Полное собрание сочинений. Том 4

— Здраствуй, Епи ѳанъ, — сказалъ онъ, глядя ему въ глаза. Епи ѳанъ поклонился, пробормоталъ: «Здравія желаемъ, Ваше Сіятельство», особенно н ѣжно выговаривая посл ѣднее слово, и глаза его мгновенно об ѣгали всю фигуру Николиньки, избу, полъ и потолокъ, не останавливаясь ни на чемъ; потомъ онъ торопливо подошелъ къ полатямъ, стащилъ оттуда зипунъ и сталъ над ѣвать его.

— Зачемъ ты од ѣваешься? — сказалъ Князь, сядясь на лавку и сл ѣдя за нимъ глазами.

— Какже, помилуйте, Ваше Сіятельство, разв ѣможно? Мы кажется можемъ понимать...

— Поди-ка сюда, — сказалъ Николинька, — зам ѣчая, что онъ ни на минуту не остается на м ѣст ѣи указывая на середину избы, — я зашелъ къ теб ѣузнать, зач ѣмъ теб ѣнужно продать лошадь, и много-ли у тебя лошадей, и какую ты лошадь хочешь продать?

— Мы много довольны вашей ласкою, Ваше Сіятельство, что не побрезгали зайдти ко мн ѣкъ мужику, — отв ѣчалъ Юхванка, бросая быстрые взгляды на архимандрита съ кривымъ носомъ, на печку, на сапоги Князя и на вс ѣпредметы, исключая лица Князя, — мы всегда за васъ Богу молимся...

— Зач ѣмъ теб ѣнужно лошадь продать? — сказалъ Князь, возвышая голосъ.

Юхванка вздрогнулъ, встряхнулъ волосами, взглядъ его опять об ѣжалъ избу и, зам ѣтивъ кошку, которая спокойно мурлыкала на полатяхъ, онъ крикнулъ на нее: «Брысь, подлая», и торопливо оборотился къ Князю.

— Лошадь старая, Ваше Сіятельство, негодная... коли-бы животина добрая была, я бы продавать не сталъ...

— А сколько у тебя вс ѣхъ лошадей?

— 3 лошади, Ваше Сіятельство.

— А жеребятъ н ѣтъ?

— Какъ можно, и жеребенокъ есть.

— Пойдемъ, покажи мн ѣсвоихъ лошадей, он ѣу тебя на двор ѣ?

— Такъ точно-съ, Ваше Сіятельство. Какъ мн ѣприказано, такъ и сд ѣлано, разв ѣмы можемъ ослушаться. Мн ѣприказалъ Яковъ Ильичь, чтобъ, мылъ, лошадей завтра въ поле не пущать, мы и не пущаемъ. Ужъ мы не см ѣемъ ослушаться...

Покуда Николинька выходилъ въ двери, Юхванка вынулъ трубку изъ печурки и сунулъ ее на полати подъ полушубокъ. Худая сивая кобыленка перебирала старый навозъ подъ нав ѣсомъ, 2-хъ м ѣсячный длинноногій жеребенокъ какого то неопред ѣленнаго цв ѣта съ голубоватыми ногами и мордой не отходилъ отъ ея тощаго, засореннаго р ѣпьями желтоватаго хвоста. Посередин ѣдвора, зажмурившись и задумчиво опустивъ голову, стоялъ утробистый гн ѣдой меренокъ. —

— Такъ тутъ вс ѣтвои лошади?

— Никакъ н ѣтъ-съ, вотъ еще кобылка, да вотъ жеребенокъ, — отв ѣчалъ Юхванка, указывая подъ нав ѣсъ.

— Я вижу. Такъ какую-же ты хочешь продать?

— А вотъ евту-съ, — отв ѣчалъ онъ, махая полой зипуна на задремавшаго меренка. Меренокъ открылъ глаза и л ѣниво повернулся къ нему хвостомъ.

— Онъ не старъ на видъ и собой лошадка плотная, — сказалъ Князь, — поймай-ка его, да покажи мн ѣзубы.

— Никакъ не можно поймать-съ одному, вся скотина гроша не стоитъ, а норовистая и зубомъ, и передомъ, — отв ѣчалъ Юхванка, плутовски улыбаясь и пуская глаза въ разныя стороны.

— Что за вздоръ! поймай теб ѣговорятъ!

Юхванка долго улыбался, переминался и только тогда, когда Николинька сказалъ: «Ну!» бросился подъ нав ѣсъ, принесъ оброть и сталъ гоняться за меренкомъ, пугая его и подходя сзади, а не спереди.

Николиньк ѣнадо ѣло смотр ѣть на это.

— Дай сюда оброть, — сказалъ онъ.

— Помилуйте, Ваше Сіятельство... не извольте...

— Дай сюда.

Юхванка подалъ. Николинька прямо подошелъ къ меренку съ головы и вдругъ ухватилъ его за уши и пригнулъ къ земл ѣсъ такой силой, что несчастный меренокъ, который былъ самая смирная мужицкая лошадка въ мір ѣ— зашатался и захрип ѣлъ. Зам ѣтивъ, что совершенно напрасно было употреблять такія усилія, Николиньк ѣстало досадно, т ѣмъ бол ѣе, что Юхванка не переставалъ улыбаться; онъ покрасн ѣлъ, выпустилъ уши б ѣдной лошади, которая никакъ не понимала, чего отъ нее хотятъ, и безъ помощи оброти, преспокойно открылъ ей ротъ и посмотр ѣлъ зубы. Клыки были ц ѣлы, чашки полныя; стало быть, лошадь молодая.

Юхванка въ это время нашелъ, что борона лежитъ не на м ѣст ѣ, онъ поднялъ и поставилъ ее стоючи, прислонивъ къ плетню.

— Поди сюда, — крикнулъ Николинька. — Что эта лошадь старая?

— Помилуйте, Ваше Сіятельство, в ѣдь такой смоляной зубъ бываетъ, а ужъ я...

— Молчать! Ты лгунъ и негодяй, потому что честный мужикъ не станетъ лгать, ему не зач ѣмъ. Ну на чемъ ты вы ѣдешь пахать, когда продашь эту лошадь. Тебя нарочно посылаютъ на п ѣшія работы, чтобы ты поправлялся лошадьми къ пахот ѣ, а ты посл ѣднюю хочешь продать, в ѣдь другимъ обидно за тебя земляную работу работать, а главное зач ѣмъ ты лжешь?

Юхванка во время этой нотаціи опустилъ глаза внизъ, но и тамъ они ни на секунду не оставались спокойными.

— Мы, Ваше Сіятельство, — отв ѣчалъ онъ, — не хуже другихъ на работу вы ѣдемъ.

— Да на чемъ ты вы ѣдешь?

— Ужъ будьте покойны, Ваше Сіятельство, голышами не будемъ, — отв ѣчалъ онъ, безъ всякой надобности нукая на мерена и отгоняя его. — Коли-бы не нужда, то сталъ-бы разв ѣпродавать.

— Зач ѣмъ-же теб ѣнужны деньги?

— Хл ѣба н ѣту-ти ничего, да и Болхи отдать долгъ надо.

— Какъ хл ѣба н ѣту? Отчего-же у другихъ, у семейныхъ еще ѣсть, а у тебя у безсемейнаго н ѣту? — Куда-жъ онъ д ѣвался?

— Ѣли, Ваше Сіятельство, а теперь ни крохи н ѣтъ, лошадь я къ осени передъ Богомъ куплю.

— Лошадь продавать и думать не см ѣй.

— Что-жъ, Ваше Сіятельство, коли такъ, то какая-же наша жизнь будетъ, и хл ѣба н ѣту, и продать ничего не см ѣй, — отв ѣчалъ онъ, кинувъ б ѣглый, но дерзкій взглядъ на лицо Князя.

— Не сдобровать теб ѣ, Ѳео ѳан, ежели ты не исправишься, — сказалъ Николинька медленно, — потому что такихъ мужиковъ, какъ ты, держать нельзя.

— На то воля ваша, — отв ѣчалъ онъ спокойно, — коли я вамъ не заслужилъ. А кажется за мной никакихъ качествъ не зам ѣчено. Изв ѣстно, ужъ коли я вашему Сіятельству не полюбился! только не знаю за что?

— А вотъ за что: за то, что у тебя дворъ раскрытъ, ѣсть нечего, навозъ не запаханъ, плетни поломаны, а ты сидишь дома, да трубочку покуриваешь.

— Помилуйте, Ваше Сіятельство, я и не знаю, какія он ѣтрубки то бываютъ.

— Вотъ ты опять лжешь.

— Какъ я см ѣю лгать Ваше Сіятельство.

— Все это: трубки, самоваръ, сапоги, все это не б ѣда, коли достатокъ есть, да и то нейдетъ, a б ѣдному мужику, который посл ѣднюю лошадь продаетъ — это не годится. Опять сколько разъ я теб ѣговорилъ, чтобы ты въ городъ не см ѣлъ отлучаться безъ спросу; а ты опять въ Четвергъ ѣздилъ барана продавать и съ фабричными по кабакамъ шляться. В ѣдь я про тебя все знаю, не хуже твоихъ сос ѣдей. Теб ѣстаруха полный дворъ отдала и скотины, и лошадей, всего было довольно, а ты его раззорилъ, такъ что теб ѣ3-хъ душъ кормить неч ѣмъ, да еще и ее почитать не хочешь. И баба твоя тоже, ч ѣмъ бы работать, когда у васъ хл ѣба н ѣтъ, только знаетъ, что въ платки, да въ коты наряжается. Ты мужъ, ты за ней смотр ѣть долженъ. Ежели ты мужикомъ хорошимъ хочешь быть, такъ ты свою фабричную жизнь, и трубочки, и самоварчики оставь, да занимайся землей и хозяйствомъ, а не т ѣмъ, чтобы съ объ ѣздчиками казенный л ѣсъ воровать, да по кабакамъ зипуны закладывать. Коли теб ѣвъ чемъ нужда, то приди ко мн ѣ, попроси прямо, что нужно и зач ѣмъ а не лги, тогда я теб ѣне откажу ни въ чемъ, что только могу сд ѣлать.