Полное собрание сочинений. Том 2

* № 5(I ред.).

Дробь. IV.

Какъ я уже говорилъ, шесть нед ѣль траура не оставили во мн ѣпочти никакихъ воспоминаний. Хорошее расположеніе духа, которымъ я наслаждался дорогой, разбилось въ дребезги о печаль бабушки, выражавшуюся 78 78 В подлиннике: выражаювшуюся такъ р ѣзко и отчаянно, и о постоянное принужденіе, которое наводилъ на меня видъ обшитыхъ б ѣлой тесемкой рукавчиковъ. — <���Теперь я долженъ выступить изъ хронологическаго порядка пов ѣствованія, для того, чтобы ближе познакомить моихъ читателей съ положеніемъ нашимъ. Ничто такъ не поразило меня въ мой прі ѣздъ въ Москву, какъ странная вн ѣшняя перем ѣна, происшедшая въ Карл ѣИваныч ѣ. —

Почтенная, мною любимая, уважаемая и им ѣющая въ моихъ глазахъ особенный характеръ достоинства лысина, зачесываемая сзади длинными прядями с ѣдыхъ волосъ и изр ѣдка покрывающаяся красною шапочкой, зам ѣнилась какой-то странной рыжей, масляной оболочкой, называемой парикъ, какъ я узналъ впосл ѣдствіи. Я говорю странной оболочкой, потому что д ѣйствительно не нахожу другаго названія для этой штуки. Только впосл ѣдствіи я узналъ, что штука эта им ѣла назначеніе зам ѣнять волоса и походить на нихъ; тогда же, кладя руку на сердце, я никогда бы не подумалъ этаго.

Синій фракъ съ м ѣдными пуговицами на плечахъ, облаченіе въ который означало всегда что-то необыкновенное и располагало меня къ праздничному расположенію духа, употреблялся ежедневно, а новый, черный фракъ съ узкими, узкими фалдочками, произведенiе друга Schönheit, зам ѣнялъ его въ торжественныхъ случаяхъ, казинетовые штаны, на которыхъ я зналъ каждую заплаточку и пятнушко, переданы Николаю. Однимъ словомъ, Карлъ Иванычъ ужъ не тотъ и много прелести и достоинствъ потерялъ въ моихъ глазахъ. —>

Н ѣсколько дней посл ѣпрі ѣзда онъ повелъ насъ гулять. «Nun, liebe Kinder», 79 79 [Теперь, милые дети,] началъ онъ своимъ торжественнымъ тономъ: «теперь уже вы большія д ѣти, вамъ можно понимать», посадивъ насъ около себя на скамейк ѣвъ уединенномъ м ѣст ѣвъ Нескучномъ саду. Несмотря на парикъ, онъ въ эту минуту былъ т ѣмъ же старымъ, добрымъ Карломъ Иванычемъ. «Потеря, которую вы сд ѣлали, невозвратима; но что же д ѣлать? я чувствую ее такъ же, какъ и вы», сказалъ онъ съ такимъ трогательнымъ выраженіемъ, что нельзя было сомн ѣваться въ искренности его словъ. «Теперь Dіе Gräfin, ваша бабушка <(онъ никогда [не] забывалъ прибавлять die Gräfin, говоря о ней) заступила ея м ѣсто и будетъ для васъ второй маменька. Любите его, любите его, д ѣти!» Онъ помолчалъ немного. — «Die Gräfin, ваша бабушка, осталась одна; — вы д ѣти. Она любитъ васъ, какъ вашу мать, и просила Петра Александровича, ваша папенька, оставить васъ у нея». —>

— «А папа гд ѣбудетъ жить, Карлъ Иванычъ? спросилъ Володя.

— «Онъ скоро прі ѣдетъ, будетъ жить во флигел ѣи на учителей будетъ платить за васъ: такъ хот ѣла сама die Gräfin, ваша бабушка. <���Теперь, д ѣти, я вамъ скажу о своей участьи — вы можете понимайть. Одна покойный ваша маменька Иртеньева, Наталь Николаевна, сказалъ онъ, поднимая руки къ небу, — одна ваша маменька понимала меня и любила старика глухаго Карла Иваныча. Я поступилъ къ вамъ, Володя былъ еще у кормилицы, а Николенька не родился. Когда у Володъ была горячка, я не смыкалъ глазъ 2 нед ѣли......» Вдругъ Карлъ Иванычъ остановился и прекратилъ свою р ѣчь на м ѣст ѣ, хотя н ѣсколько разъ слышанномъ мною, сл ѣдовательно, не новомъ но не мен ѣе того возбуждавшемъ всегда во мн ѣудивленіе къ его доброд ѣтелямъ. Теперь мн ѣособенно пріятно было слышать п ѣснь, хотя уже давно изв ѣстную, но всегда трогательную, такъ какъ она обращалась въ первый разъ прямо къ намъ, какъ къ лицамъ, заслуживающимъ его дов ѣрія <���— обстоятельство, доставлявшее тогда великое удовольствіе моему самолюбію>. Другъ портной Schönheit, н ѣкоторые люди, Володина горячка, неблагодарность — все въ давно изв ѣстномъ мн ѣметодическомъ порядк ѣвышло на сцену.

«Но многоуважаемая dіе Gräfin, ваша бабушка, не любитъ меня, я, я долженъ буду съ вами разстаться».

Бабушка хочетъ зам ѣнить намъ мать. Горизонтъ моей будущности начиналъ проясняться. Но я горько ошибался, воображая, что бабушка посл ѣперваго припадка горести будетъ тою же пріятной старушкой, какою я зналъ ее. Горесть странно под ѣйствовала на ея характеръ. —

— «Вы хотите у ѣхать отъ насъ?» спросилъ. я, поворачиваясь къ нему, но не взялъ его за руку, какъ я это д ѣловалъ встарину. Какой-то ложный стыдъ остановилъ меня. — «Я не хочу, продолжалъ Карлъ Иванычъ, но я долженъ. Богъ милостивъ, я составлю самъ свое счастье, и вы будьте счастливы, д ѣти, и помните вашего стараго друга Карла Иваныча, который никогда васъ не будетъ забыть». — Съ этими словами онъ торжественно всталъ, обдернулъ фалды своего фрака и пошелъ дальше. Мы молча посл ѣдовали за нимъ, не см ѣя нарушать его молчанія, и меня долго впосл ѣдствіи занималъ вопросъ, какимъ образомъ онъ над ѣется самъ составить свое счастье.> Бабушка много, очень много изм ѣнилась. Въ н ѣсколько м ѣсяцевъ посл ѣкончины матушки она состар ѣлась физически и морально больше, ч ѣмъ за 20 л ѣтъ. Моль уже ѣстъ сукно и басонъ въ высокой, высокой карет ѣ, въ которой она вы ѣзжала прежде съ двумя огромными лакеями, и едва едва у нея достаетъ силъ съ помощью горничной перейдти черезъ комнату. Лицо стало какого-то прозрачно желтаго цв ѣта и носитъ на себ ѣпочти всегда отпечатокъ досады и неудовольствія, все покрылось морщинами; на б ѣлыхъ, н ѣжныхъ рукахъ образовались складки, даже на концахъ пальцевъ, какъ будто они только-что вымыты горячей водой. Любовь ее, однако, не трогала меня и внушала мн ѣбольше сожал ѣнія. Я инстинктивно понималъ, что она въ насъ любила не насъ, a воспоминанія. Гости почти никто не принимаются, но она любитъ вид ѣть насъ подл ѣсебя, въ особенности Любочку, которую, по моимъ зам ѣчаніямъ, она не любила прежде. Къ папа она какъ-то особенно серьезно в ѣжлива и внимательна; но ко вс ѣмъ остальнымъ лицамъ, живущимъ у насъ въ дом ѣ, она, какъ кажется, питаетъ особенную ненависть, въ особенности къ Мими, которой однако она удвоила жалованье и сказала, что «вы, моя милая, над ѣюсь, останетесь у меня. Коли покойница находила, что вы хороши, такъ и для меня вы будете хороши», и Мими осталась. Карла Иваныча она называетъ, говоря про него, дядькой : «позовите об ѣдать дядьку», и я долженъ признаться, что Карлъ Иванычъ дядька потерялъ отъ этаго немного важности въ моихъ глазахъ. Съ горничной своей она не перестаетъ ссориться, безпрестанно называетъ ее «вы, моя милая», угрожаетъ ей выгнать ее, сердится до слезъ, но никогда не приводить въ исполненіе своей угрозы, несмотря на то, что горничная Гаша, самая ворчливая и грубая горничная въ св ѣт ѣ, часто говорить, хлопая дверью: «что жъ прогоните, не заплачу» и т. п. Когда бабушка н ѣсколько успокоилась, и насъ стали пускать къ ней, я ее всегда видалъ въ одномъ и томъ же черномъ шелковомъ капот ѣ, св ѣжемъ чепчик ѣи б ѣломъ, какъ сн ѣгъ, платочк ѣ, которымъ она повязывала свою шею.