Камилу Бранку - Падший ангел

(Калишту просит слова.)

О р а т о р: Что является роскошью? Спросите дикаря из непроходимых дебрей, что такое его гамак, а у европейца — что такое его пуховик, столь приятный и податливый телесным движениям. Спросите европейских красавиц, что значит для них ожерелье из бриллиантов, а у красавиц Флориды — о наслаждении, которое приносят им стеклянные украшения всевозможных цветов. О, роскошь!.. Роскошь, господа, — это путеводный знак цивилизации, это голубь, который вначале был объят ужасом и робко перепрыгивал с ветки на ветку, но потом вспорхнул с арки и, бия крылами, отправился в полет над землями и небесами! О, какое это наслаждение для сердца того, кому свыше было предопределено постичь и полюбить, или же, как остроумно и изящно заметил Виктор Гюго: «Понять — значит полюбить!»

Сеньор председатель! Сердцем Франции, ее мозгом, ее главным нервом стала роскошь. Я был и во Франции, сеньор председатель, я отправился туда, чтобы в хрустале моей души отразилось сияние этой жемчужины Офира! {129} Ах, Франция! Едва мы узрим сверкающие купола этого современного Вавилона, наша надежда порывисто взлетает ко всему более обширному, обильному и пышному; она дышит жизнью и благом, летит ввысь и вширь и ко всяческим благам, украшает наш домик в горах, раскрывает цветы в нашем плодородном саду и дарит нам песни и радости Творца. [5]Роскошь, сеньор председатель, — это пугало для глупцов и низменных душ.

Д е п у т а т К а л и ш т у: Да будет так во имя любви Господней!

О р а т о р: Да будет так, ибо прежде всего эта любовь нужна моему коллеге. Да помилует его Господь за те экономические кощунства, которые он исторг из себя, не желая заметить Цивилизацию — эту самоотверженную матрону, которая без устали дарит нежные и благоуханные удовольствия и цветы как богатым, так и обездоленным.

Д е п у т а т К а л и ш т у: А что это означает на общепонятном языке?

О р а т о р: Это означает, что, если я превосхожу вас интеллектом, не следует сплетничать обо мне. Сеньор председатель! Мне кажется, что предо мною стена тьмы, но мы не должны ее бояться. По правде говоря, я даже не понимаю, с кем мне пришлось скрестить шпагу. Сражаться во имя искусства, грудью защищать промышленность, отпирать фабричные ворота, возбуждать воображение ремесленника, наконец, неустанно превозносить пользу роскоши — все это ранит мою душу, которая трепещет при мысли, что могут быть оклеветаны прогресс, идея, fiat, {130} и само человечество! Сеньор председатель, стоит ли мне утруждать себя и произносить здесь пространные речи, если на пути принципа цивилизации могут встать лишь кривляющиеся мумии?

На мне лежит обязанность молчать. Я сокрушенно покидаю эту трибуну и печалюсь об оскорблении, нанесенном прогрессу, — ведь я боролся с тьмой, которая уже не может сгуститься вокруг ослепительно сверкающего солнца, как бы это ни огорчало трусливых предсказателей. Кроме того, я предвижу, что не смогу сказать ничего более, не впадая в охлаждающие повторы, и на этом заканчиваю. [6]

(Оратор принимает поздравления.)

П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й: Слово имеет его милость депутат Калишту Элой де Силуш-и-Беневидеш де Барбуда.

— Сеньор председатель! — заговорил Калишту. — Я не понял почти ничего, ибо сеньор депутат доктор Либориу не изъясняется на простом португальском языке. (Смех на галерее.) Если слишком сильно выжимать апельсины, они дают кислый сок, который разъедает десны. Речь сеньора депутата и есть такой кислый сок. Если то, что я сейчас услышал, есть португальский язык, то нам следует изучать его, пользуясь словарем бунду. {131} Думается мне, что так заговорили строители вавилонской башни, когда Господь покарал их за нечестивую дерзость. {132}

Г о л о с а с м е с т: К порядку! К порядку!

О р а т о р: Сеньоры депутаты, я со своей стороны прошу порядка в пользовании португальским языком. Я прошу его во имя прославленных покойников Луиша де Соузы, Барруша, Коуту {133} и всех тех, кто в день Страшного суда схватит сеньора доктора Либориу за мягкое место.

П р е д с е д а т е л ь: Прошу вашу милость воздерживаться от употребления непарламентских выражений.

О р а т о р: Позволю себе свободу осведомиться у вашего превосходительства, являются ли парламентскими кудрявые выражения моего просвещенного коллеги. И если они таковыми являются, снисходительно прошу вас позволить мне сказать хотя бы самому себе, где уясняют смысл подобной болтовни.

Г о л о с а с м е с т: К порядку! К порядку!

О р а т о р: Когда сеньор Либориу назвал меня «глупцом», разве он не нарушил порядок? (Одобрительные возгласы с мест.) Что ж, я против беспорядка. Я спокойно отвечу сеньору депутату, как сумею и как смогу. Я опасаюсь, что мои сухие и неприкрашенные слова оцарапают слух членов Палаты, которые только что наслаждались цветистым красноречием сеньора депутата от Порту. Я приехал с гор. Я воспитывался на чтении простых и ясных старинных писателей и приобрел ничтожно малые знания, а то и вовсе не приобрел их. Однако мне кажется, что, если мы будем пользоваться общеупотребительными словами, это будет полезно тому, чтобы все мы здесь понимали друг друга и чтобы нас понимала страна. Результатом пренебрежения к этой пользе стало то, что я не могу привести доводы, позволяющие исчерпывающе ответить сему скромному юноше. Некоторые его мысли я понял весьма приблизительно. Впрочем, если Богу будет угодно и если я приложу то же усердие, с которым изучал язык Фукидида, {134} мне удастся расшифровать речи его превосходительства в «Парламентской газете». (Смех в зале.)

Просвещенный депутат желает, чтобы роскошь стала показателем богатства наций. Это я вывел из его умозаключений. Во Франции его превосходительство видел алмазные нити. В свою очередь я читал, сеньор председатель, что во Франции в той местности, где встречается больше роскоши, соответственно уменьшается число богатых людей.

Г о л о с а с м е с т: Верно!

Если это обстоятельство верно, оно начисто срезает цветы во всех садах красноречия сеньора доктора Либориу. Что еще сказал его превосходительство? С его позволения, я буду опровергать его на том простом языке, каким разговариваю со своей семьей, «почти как у домашнего очага», по выражению дона Франсишку Мануэла де Мелу в его «Наставлении». {135}

Д о к т о р Л и б о р и у д е М е й р е л е ш: Я не буду прикрываться оружием рассудка, чтобы вступить в бой с нелепостью. Добрые феи предназначили мне лучшую судьбу. Я здесь нахожусь не для того, чтобы препираться, подобно школярам.

Г о л о с а с м е с т: Очень хорошо!

О р а т о р: Что именно хорошо?.. Сеньор председатель, мне вспоминаются примеры из истории!.. Я хотел найти общий язык с сеньором депутатом, чтобы из этих дебатов можно было извлечь какую-либо пользу. Но, по-видимому, его превосходительство, поняв, что я не украшаю себя поэтическим блеском, клеймит мои слова как нелепицу и презирает меня! Храни меня Господь! Если бы сеньор доктор Либориу не отталкивал меня от себя со столь яростной неприязнью, я бы непременно спросил его, почему Афины и Рим были безупречны, пока были бедны, и подверглись порче нравов, впав в богатство и роскошь? Я бы спросил его также, какие искусства и науки процвели среди жителей Сибариса и Лидии, {136} достигших наивысшей степени великолепия? Я спросил бы у него, почему персы под водительством Кира, {137} которые вели суровую жизнь и были лишены даже необходимого, покорили народы, наслаждавшиеся изобилием? А также я поинтересовался бы, почему эти же персы, едва предавшись наслаждениям и роскоши, были побеждены лакедемонянами? {138}