Камилу Бранку - Падший ангел

Сеньор председатель! Высшая правда, та правда, которую не могут соблазнить белила и румяна риторики, заключается в том, что, по мере того как древние царства богатели, а роскошь в избытке возрастала, нравы постепенно портились, пульс их независимости начинал прерываться, связующие нацию силы начали клониться к упадку. А затем и Египет, и Персию, и Грецию, и Рим постигло падение.

Сеньор председатель, до сих пор я вел речь об истории. А теперь я буду говорить о сеньоре докторе Либориу де Мейрелеше, о юном поэте, который побывал во Франции и смог изобличить Ксенофонта и Фукидида, Ливия и Тацита, Плутарха и Флавия. {139}

По моему мнению, сеньор доктор наделен очень богатым воображением. Сочинять небылицы — прекрасное занятие для поэтических академий. Однако в этих стенах, куда Нация посылает нас, чтобы очистить истину от лживых украшений, которые выставляет напоказ неправда, нам необходимо быть искренними. Уже прославленный автор «Диалогических апологов» {140} сказал, что «воображение — это общинный хлев, куда забегает любой скот, потому что его ворота оставлены нараспашку». Также было бы хорошо, если бы некоторые скорые на выдумку юноши не кичились и в своем высокомерном себялюбии не клеймили именем глупцов тех людей, которые реже дают волю воображению, потому что по большей части судят здраво. Поэтам позволительно создавать стихотворения в прозе, но поэтические вольности не вполне оправданны в серьезных дебатах относительно res publica.

Сеньор председатель, я заканчиваю свою речь тем, что голосую против предложения моего просвещенного коллеги, который настаивает на снижении таможенных пошлин на шелковые ткани. Кроме того, я прошу сеньора доктора Либориу, чтобы он соблаговолил изъясняться простым языком, — если когда-нибудь он снизойдет до того, чтобы вновь оказать мне честь и сразиться со мной, бедным жителем далеких гор. Мне чужды увертки и обходные пути — я изъясняюсь на старинный лад. Я хочу, чтобы в португальском языке существительные, глаголы и предлоги занимали свое место. А если этого не произойдет, я удалюсь со словами, которые когда-то услышал Арсений: «Fuge, quiesce et tace» — «Беги, успокойся и не говори». {141}

Калишту Элой вернулся на свое место. Некоторые депутаты из числа ветеранов либеральной партии поздравили его, другие же, постеснявшись подражать старикам, посмотрели на неотесанного провинциала с почтением и некоторым уважением. Калишту Элой сумел завоевать признание Палаты и страны.

Депутаты правительственной фракции окружили его, приглашая занять на пиршестве прогресса то место, которого заслуживал его интеллект. Депутаты от оппозиции заклинали Калишту Элоя не поднимать руку в защиту опустошительных замыслов, с помощью которых сторонники правительства копали новые пропасти для страны.

Хозяин Агры отвечал, что не поддерживает ни греков, ни троянцев, и прибавлял:

— Поистине, я не знаю, кто в Палате хуже обходится с языком отечества. Здесь я слушал и тех, кто изъясняется по моде шестнадцатого века, и галло-португальцев. По мне, все их речи — словно привкус вики в хлебе. Одни заражены французскими словами, слог других отдает затхлостью, отвергнутой уже добрыми писателями семнадцатого века. Этим людям недостает доли национального духа. Португалец становится дурным человеком, когда оскверняет чистоту своей речи. Покажите мне португальцев по языку, и я займу место рядом с ними, как встал бы в ряды португальцев по родству сердца. А вместе с доктором Либориу из Порту я не соглашусь отправиться даже в рай. Боюсь, что Господь не поймет нас и выгонит обоих, не разбирая, кто прав, кто виноват.

Заглянем в сердце Калишту Элоя. Может быть, читатель думает, что нам не следует обращать внимание на этот внутренний орган? Я уверен, что, узнав историю нашего героя, вы уже сочли его сердечную мышцу свободной от подозрений!

Как уже было сказано, хозяин Агры достиг сорока четырех лет. Если у кого-нибудь к этому возрасту и остаются в сердце девственные фибры, то это произошло именно с ним.

Он женился на своей кузине Теодоре, которая пользовалась за свои добродетели чрезвычайным уважением, но была несколько более безобразной, чем это требуется для честной женщины. Отец за руку ввел невесту в дом супруга. Она была ни радостна, ни печальна. Ей было все равно, выйти за кузена Калишту или за кузена Леонарду. После того как отец согласился, чтобы Теодора забрала с собой в Касарельюш три дюжины кур и уток, которых она выкормила, в отчем доме не осталось ничего, что вызывало бы у нее печальные воспоминания.

Теодора застала мужа за побелкой. Оба они разом покраснели, когда суматоха свадебных торжеств улеглась и мать новобрачного сказала им: «Дети, каждой совушке свое гнездышко». Эта милая фраза весьма кратко и быстро выразила необычайно поэтический характер всего семейства.

Калишту после первой брачной ночи около семи часов утра уже читал «Путешествие в Святую Землю» брата Панталеана де Авейру, {142} в то время как молодая супруга, вскарабкавшись на резную кровать черного дерева, метелкой из дрока сметала паутину с потолка комнаты.

После завтрака они отправились с визитом к отцу и тестю, у которого пообедали. Во время этого посещения сеньора дона Теодора учила служанку, как надо крахмалить рубашки отца, а Калишту обнаружил в одном из шкафов трактат по ветеринарии, изданный в 1610 году, и с удовольствием принялся за его изучение, делая выписки. Его тесть, обращавшийся при болезни к помощи этого вида врачебного искусства, лишь уменьшал дозы лекарств. Не знаю, кто именно сообщил ему, что государь дон Жуан IV, {143} когда тяжело заболевал, лечился у коновала.

Читатель может теперь представить, как в дальнейшем протекала эта сладостная супружеская жизнь, если таким было начало любовного союза!

Теодора взяла на себя домашние хлопоты своей свекрови и все переговоры с арендаторами, видя, что муж, за исключением времени трапез, не выходил из библиотеки, куда жена, подобно нежной тени, приходила к нему и, бросая пренебрежительный взгляд на фолианты, говорила:

— Дружок, ты еще не кончил читать свои требники?

— Душенька, это не требники. Не глумись над моими классиками.

Жена не понимала его и в двадцатый раз просила, чтобы Калишту прочитал ей «Семь партид дона Педру». {144} И примерный муж в двадцатый раз читал ей «Семь партид» по той причине, что они были написаны образцовым португальским языком.

Можно лишь позавидовать такой жизни! Настоящий рай, куда Господь забыл отправить ангела с огненным мечом стеречь вход!

Прошли годы, а Калишту Элой ни разу не спросил себя, почему присутствие посторонней женщины лишь слегка волнует ему кровь. Он ездил на ярмарки, куда жена отправляла его за сельскохозяйственными орудиями, случалось ему проводить ночи в некоторых окрестных домах, знаменитых красотой своих обитательниц. Там он развлекал дам рассказами о прочитанных им замечательных случаях, если не находил какую-нибудь старинную книгу, которая усладила бы его вечер.