Камилу Бранку - Падший ангел

И он глухо повторил его слова: «О Лиссабон, Лиссабон, к тебе я обращаю свои внимание и страх, видя, что творится в твоих стенах. Ужас наводит на меня твое падение нравов, столь тяжкое и разнузданное, что даже обличить их пред твоим лицом будет для людей ревностных не только безрассудством, но и сокрушением».

Затем Калишту Элой вздохнул и захватил пальцами обильную понюшку табаку.

Святая дерзость! Необычная склонность рыцаря прежних времен, скрывающего в груди великодушие, с каким герои братьев Лобейра, Баррушей и Морайшей {161} бросались в отчаянные схватки в стремлении исправить пороки и наставить на прямой путь человечество, бредущее извилистыми дорогами злодеяний!

Калишту Эллой не впал в отчаяние после того, как дона Катарина Сарменту бурно отвергла его советы.

Он начал разузнавать, кто был поклонником сей ослепленной дамы, и ему с легкостью назвали его имя — дон Бруну. Это был любезный молодой человек, отменно воспитанный, но имевший дурную привычку пользоваться женской слабостью, чванившийся этим и способный постоять за себя с помощью сабли или рапиры, когда люди, сующие нос в чужие дела, сплетничали о нем.

Собеседник хозяина майората подробно расписал ему эти качества юноши, перечислив имена заблудших женщин и всех тех, кто был покалечен, защищая их честь.

Калишту вспомнил об апостольской и героической отваге брата Бартоломеу душ Мартиреша, {162} когда тому предстояло встретиться лицом к лицу с одним преступным и хвастливым бальи, {163} который пообещал живьем проглотить архиепископа Браги, а если понадобится — то и весь конклав во главе с Папой! Великое дело — чтение классиков, если мы хотим знать португальский язык и обрести мужество, чтобы атаковать разбойников!

И Калишту Элой де Силуш мужественно отправился на поиски дона Бруну де Машкареньяша. Привратник последнего сообщил хозяину, что пришел «пасюк».

— Что еще за «пасюк»? — спросил дон Бруну.

— Какой-то тип в одежде крысиного цвета. Он не называет своего имени, потому что ваше превосходительство его не знает.

— Что ему надо?

— Поговорить с вашим превосходительством.

— Поди спроси, кто он, откуда и чего хочет.

Слуга с недовольным видом принялся расспрашивать обо всем этом гостя, хозяина майората.

Калишту вырвал из записной книжки листок, написал на нем несколько слов карандашом и спросил слугу, умеет ли тот читать. Получив отрицательный ответ, он сказал:

— В таком случае передайте эту записку его превосходительству.

Прочитав ее, дон Бруну на некоторое время погрузился в размышление и затем спросил:

— Ты не знаешь, в доме судьи Сарменту есть какой-нибудь страж? {164}

— Нет, сеньор, до вчерашнего дня не было. Может, он сегодня поступил на место?

— Человек, который там стоит, похож на сторожа?

— Нет, сеньор, он одет бедно и не по моде, а галстук у него такой ширины, что больше смахивает на жилет.

— Проводи его сюда.

Дон Бруну перечитал написанную карандашом строчку и вопросительно сказал сам себе:

— Какой еще страж?

В этот момент в дверях появился Калишту Элой. Бруну де Машкареньяш поднялся ему навстречу и с удивлением произнес:

— Я уже имел честь приветствовать ваше превосходительство в редакции «Нации». {165} Вы Калишту Элой де Барбуда, ваше превосходительство?

— Это я, и теперь припоминаю, что имел удовольствие встречаться с вами…

— Но ваше превосходительство называет себя в этой записке «стражем», — начал Бруну.

— «Страж» — синоним ангела-хранителя, или ангела, стерегущего ее превосходительство сеньору дону Катарину Сарменту.

— А!.. Теперь-то я понимаю… Но… не угодно ли сесть вашему превосходительству?.. Я не знаю, что это за намек… По какому поводу…

Калишту сел, простер свою правую руку с открытой ладонью и, помешав смятенному дону Бруну продолжить свою речь, произнес с торжественным видом:

— Я буду говорить.

И после короткой паузы он скромно скосил глаза на дверь, словно опасаясь быть подслушанным.

— Ваше превосходительство может говорить, я закрою дверь, — смущенно сказал хозяин дома.

— Сеньор Бруну де Машкареньяш, — начал Калишту Элой де Силуш, — вы холосты. Рано или поздно вы вступите в брак, ибо вы — представитель прославленного рода. Две непобедимые силы должны толкать вас к тому, чтобы плодиться и размножаться: врожденное чувство и слава рода, которая вовсе не может почитаться тщеславием.

Это неожиданное вступление сковало дух дона Бруну, непривычного к возвышенному стилю речи.

— Представьте, — продолжил Калишту, — что вы, ваше превосходительство, сегодня женаты на даме (как это и должно случиться спустя месяцы или годы), которая не уступает вам в знатности, пользуется доброй славой, всеобщим почтением и которая, наконец, становится вашим единственным источником радости. Ваше супружеское счастье сопровождается радостями отцовства. Ваше превосходительство лице-зреет вокруг себя радостных деток, осыпающих вас поцелуями и своей милой нежностью отвлекающих вас от серьезных размышлений о делах или от тоски, которая внезапно способна охватить даже самые беззаботные и легкие души. Мать деток вашего превосходительства — золотая шкатулка, а сами они — бесценные сокровища, которые вы в ней нашли и снова прячете. Мать — цветок, а дети — плод. Ваше превосходительство пылает от любви к ней и к ним, ибо ваша семья не только приносит вам радости в домашнем кругу, но и свидетельствует о вашей чести и достоинстве вовне его.

И вот вдруг, когда ваше превосходительство пребывает в размышлениях о приятностях, ожидающих вас в старости, когда сыновья станут взрослыми мужчинами, а находящаяся рядом с вами супруга будет увенчана незапятнанными сединами… внезапно, говорю я, появляется опечаленный друг или тайно радующийся враг и говорит: «Твоя жена позорит тебя. Дети, которых ты лелеешь и для которых умножаешь свои богатства, возможно, не твои дети, ибо твоя жена согрешила». Я спрашиваю превосходительного сеньора Бруну де Машкареньяша: могут ли выразить ваши мучения в этот час ужасного открытия те, кто не пережил их?

— Не знаю… — ответил Бруну. — Только в том случае, если обстоятельства сойдутся именно так, как говорит ваше превосходительство, и можно ответить.

— Однако ваши разум и сердце могут подсказать вам, каковы будут мучения супруга, обесчещенного позорным поступком жены…

— Да…

— До сих пор мои рассуждения были отвлеченной гипотезой. А примером может служить Дуарте де Малафайа, супруг Катарины Сарменту. Дуарте был богат и принадлежал к одной из знатнейших семей. По великой любви он женился на доне Катарине, дочери благороднейшего дворянина, оскудевшего на службе из-за политических неурядиц. Дуарте вошел в этот дом, возродил его прежнее благополучие и стал опорой восьмидесятилетнего старца, подарив ему покой и утеху в последние годы жизни.