Камилу Бранку - Падший ангел

Однако жизнь внутри этих каменных китов, которые, казалось, лежали брюхом кверху и шумно переваривали в своем чреве целые семьи, была не столь печальной. Если исторические традиции сохранялись там лишь в виде нескольких фаянсовых блюд и кувшинов с отбитыми краями, которые какой-нибудь предок в седьмом колене вывез из Азии, то «новая идея», {273} витавшая в атмосфере, подобно аромату всякого цветка или гнилостным испарениям, спустилась в Башту и играючи угнездилась в девичьих корзиночках для рукоделия — как веселые ласточки, которые так же гнездились под карнизами этих мрачных особняков. «Новая идея», резвившаяся в плетеных корзиночках рядом с вышиваньем и пяльцами, жила в переводах «Экономической библиотеки», где старинная добродетель и португальский язык старых времен издавали свои последние рыдания в объятиях «Независимого счастливца» падре Теодору де Алмейды. {274} Романы наделили сердца дам из Башту новыми красотами и способностями, обучив их понимать, о чем говорит заря, что скрывают на рассвете сверкающие, как атлас, алые прозрачные облака, какие мысли навевает шепот трепещущих струй источника, и всему тому, что касается цветов, бризов и птиц.

От времени основания португальской монархии и вплоть до царствования государя дона Жуана VI {275} в Минью не расцвел талант ни одной поэтессы, за исключением виконтессы де Балземан. {276} Однако между 1848 и 1860 годами насчитываются уже дюжины певиц, которые наполняли газеты своего времени заливистыми трелями многочисленных шарад и еще более многочисленных «Вздохов», достойных самых печальных кругов, воспетых Данте. {277} Любовь, которая до той поры была направлена на плоды, теперь обратилась к цветам; женщина обратилась к идеалу и заставила рыцарей из Башту стать психологами и хоть немного подчинять свои любовные порывы размеру и рифме. Итак, именно женщина перевоплотила мужчину, сделав его более чувствительным, утонченным, соскоблив с него былую грубость и заставив мурлыкать песенку из «Двух отступников». {278}

В это время в Башту появились музыкальные шкатулки, а вскоре — и клавикорды. В наши дни исполняется двадцать лет с того дня, когда восторжествовало лирическое совершенство: в Кабесейраше слышны звуки одного фортепиано, а в Рапозейре — другого. Это был последний гвоздь, закрепивший подковы прогресса. Башту, изощрившись в цивилизации, стал хромать, подобно Вавилону и Карфагену. И ни в Рефожуше, ни в Мондине не нашлось ни одного Катона Цензора, {279} который бы восстал, как это некогда произошло в Риме, против вредоносной прививки изящных искусств и словесности. Поэзия и фортепиано погубили землю святой Сеньориньи. {280}

Упадок благородных семей Башту был порождением представительного строя. Выборы стали тем предательским откосом, по которому эти приверженцы абсолютной монархии соскользнули к демократии. По правде говоря, избирательные права, предоставленные их единомышленникам, стали всего лишь голосованием за усопшие святые идеи. Их представители в парламенте благоговейно занимали свои места, они были исполнены духом Феба Мониша, {281} и вели себя, как римские сенаторы перед лицом насмешек тех Бреннов, {282} которые обладали языками Куньи Сотомайора и Жозе Эштевана, {283} столь же смертоносными, как галло-кельтские топоры. Они не требовали от правительства ни дорог, ни приходов, ни защиты общинных интересов, ни наград для себя — в парламенте они прислушивались к тому, что было слышно из России. {284} В конце концов полнокровные натуры рыцарей из Башту вызвали у них зуд «новой идеи», и все они с бо́льшим или меньшим успехом стали чесаться о Конституционную хартию. Победила свобода, но врожденные выдающиеся свойства этой плеяды Баярдов {285} — почти каждый из них был верховным капитаном {286} — рассеялись в тумане эпопеи, которая никогда больше не найдет ни одного сторонника в той местности, где уже нет тирании с ее старыми обычаями и эшафотами, исключая вино, которое все еще достойно того, чтобы им поить приговоренных к виселице.

Одним из самых совершенных по своим владениям, происхождению и утонченности юношей был фидалгу из Ажилде, Вашку Перейра Маррамаке, потомок в двадцать третьем поколении Гонсалу Мендеша по прозвищу Воитель. {287} Если бы я пошел против течения времени, изучая следы его рода в истории, то должен был бы встретиться с дарвиновской обезьяной. Род Маррамаке — очень древний, возможно, он древнее не только истории, но и обезьян. И, если я не ошибаюсь в точном перечне предков этого рода, то всемирный потоп следует признать вымыслом.

Но Вашку был современным юношей. В 1846 году ему исполнилось двадцать три года, и он обменял генеалогические тома, переплетенные в телячью кожу, на корзину с романами Арленкура и Эжена Сю. {288} Он не был ни охотником, ни барышником — этот смуглый мечтатель, живший накоротке со звездами, был ипохондриком с темными кругами под глазами. Ему были свойственны отсутствие аппетита и великое отвращение ко всему вокруг, а в особенности — к манерам своих родственников, которые называли его звездочетом.

В «Газете бедняков» увидело свет одно его стихотворение, где Вашку утверждал, что он — ангел, упавший в грязную лужу, которая служит пристанищем для диких кабанов. То был намек на родственников. В Башту его сочинение произвело сенсацию. Некий поэт, проживающий в Рефожуше, уязвил его сатирой, которая начиналась так:

Вашку Маррамаке послал поэту вызов через двух бесстрашных бывших ополченских офицеров из Браги. Его противник — достойный последователь Алкея и Горация в том, что касалось лиризма и любви к собственной плоти, бежал из Башту, как его наставник некогда бежал от легионеров Октавия. {289} Поэты, как правило, не желают, да и не должны погибать в битвах. Их предназначение — даровать бессмертие храбрецам. Песнопевец из Рефожуша рассуждал так, но бард из Селорику более походил на рыцарей времен Крестовых походов, которые играли на цитре и, как Рауль де Куси, {290} погибали между двумя рифмами и тремя ударами меча.

Это событие сообщило Вашку героический ореол. Он заставил бежать стихоплета, который глумился в газетах над властями и подписывался «Ювенал из Кабесейраша».

Дамы обожали Вашку почти до исступления.

Женщины, живущие в холодных землях, орошаемых потоками с гор, любят отважных трубадуров. Они мечтают услышать из уст поэта:

Вашку опробовал крепость своей руки в песнопениях старого рода и всегда говорил, что «оттачивает смычок своего ребаба». {292} Ребаб был весьма распространенным в 1848 году музыкальным инструментом. Но в портской газете «Народное эхо» время от времени раздавался анонимный вопрос: