Камилу Бранку - Падший ангел

Боль этого письма была вполне искренней, но знакомство с романами наполнило его многими фразами, которые были ничуть не хуже известны и депутату.

Это вызвало беспокойство Вашку. Он уже попросил руки своей кузины Леонор и должен был сочетаться браком через два месяца. Его занимали предсвадебные подарки — ему нужно было ехать домой за драгоценностями матери, чтобы вставить бриллианты в современную оправу. Он собирался продать одному бразильцу усадьбу в Ланьозу, а другому — право аренды в Фелгейраше. Вашку нуждался в кругленькой сумме в двенадцать конту, чтобы устроиться в столице, завести конюшню и салон, где он принимал бы родственников и друзей. После этих продаж он рассчитывал на ренту в восемь конту, не считая предполагаемого наследства в виде имений — как родовых, так и благоприобретенных. Будущее улыбалось ему, как оно улыбается всем влюбленным и женихам, имеющим восемь конту ренты, но Томазия оставалась для него досадной помехой. Было ясно, что пока она остается в Ажилде, Вашку, если он приедет туда, будут подстерегать весьма неприятные сцены. В этой крайности он вспомнил о своем старом друге и учителе логики, уже знакомом нам аббате Педрасы. После чего Вашку сел и написал ему длинное письмо.

Томазия не получила ответа на письмо, полное униженных молений. Снова она ощутила, как ею овладевает гордость. Всю свою душу она вложила в поцелуи, которыми осыпала ребенка, и теперь снова думала, как хорошо иметь собственный дом и аптеку, пользующуюся хорошей славой. Ею уже овладел грубый и резкий дух позитивизма. Ей нравилось быть собственницей. Ее не пугали ни имущественные споры, ни дороговизна съестных припасов, ни презрение скаредных родственников. У нее был обеспеченный кусок хлеба для сына. Она постепенно начала ненавидеть отца этого прелестного младенца, лишь иногда на глаза ее внезапно набегали слезы, когда она представляла себе радость, которую мог бы испытывать Вашку, держа на руках своего сыночка…

В одно из таких мгновений и появился аббат Педрасы, который хотел побеседовать с сеньорой Томазией.

Она вздрогнула. Этот священник никогда не разговаривал с ней и даже не здоровался при случайной встрече, когда приходил к фидалгу. Этот церковнослужитель, бывший бенедиктинский монах, {336} был либералом, однако придерживался преувеличенно суровых нравственных правил. Возможно, он поступал так намеренно — чтобы показать: свобода не есть распущенность и простительна развращенность лишь тех священников, кои грешат по невежеству.

Томазия, трепеща, вышла в зал, где аббат ходил взад-вперед, громко стуча каблуками и тростью по паркету.

— Привет, сеньора Томазия, — произнес он, увидев, как она приподнимает алую байковую портьеру, вышитую гербами.

— Сеньор аббат, — пролепетала она, — все ли у вас благополучно?

— Слава Богу. А вы как поживаете?

— Благодарю вас…

— С вашего позволения, — сказал он и сел. — Будьте добры также сесть, потому что нам нужно поговорить. Нас не подслушает никто любопытный? Проверьте-ка…

— Не беспокойтесь, Ваша милость, там никого нет. — Томазия встала, чтобы закрыть дверь, через которую вошла, попросив, чтобы ее позвали, если мальчик будет плакать.

Эта просьба, высказанная без обиняков, несколько шокировала священника и сообщила ему более суровый вид.

— Итак, сеньора, — произнес он, — поскольку вы сами упомянули о мальчике, с него и начнем. Сеньор Вашку Перейра не может признать его в свидетельстве о крещении, то есть не хочет, поскольку, признавая его, он создает сложности и трудности законным детям, если они у него будут. А они у него, разумеется, будут, потому что сеньор Вашку молод, богат, знатен и женится — если не сегодня, так завтра.

Лицо Томазии слегка покраснело, и она ощутила, как у нее внезапно и сильно сжимается дыхание.

Аббат был близорук и потому не заметил ее волнения; он счел спокойствие Томазии благоприятным признаком и продолжил:

— Буду откровенен с вами, сеньора; недомолвками мы ничего не добьемся. Сеньор Вашку скоро женится на своей дальней родственнице, дочери графа Кабрила.

Томазия величественно поднялась, горделиво выпрямилась и произнесла:

— Вы более ничего не хотите мне сказать? Тогда не соблаговолите ли вы подождать немного, пока я принесу ключи сеньора Вашку и передам их вам?

— Мне?

— Кому же еще? Я собираюсь покинуть этот дом вместе с сыном. Сеньор аббат, вы пришли выпроводить меня и потому будьте свидетелем, что я выхожу из этого дома с тем же, с чем вошла в него…

— Я пришел не за тем, чтобы выпроводить вас, сеньора! — перебил ее священник, чувствуя себя пристыженным этим благородным и мужественным взрывом. — Будьте добры, выслушайте меня. Сядьте…

Томазия села. Глаза ее набухли от подступивших слез, которые она сдерживала лишь усилием воли.

— Сеньор Вашку Перейра, — продолжал аббат, медленно произнося слова, которые он выговаривал и подчеркивал с самыми почтительными интонациями, — хочет, чтобы и у вас, и у мальчика было все необходимое и даже кое-что сверх того…

— У нас это есть, сеньор аббат, — прервала она его. — У меня есть дом и аптека.

— Тем не менее сеньор Вашку Перейра хочет передать вам в дар, сеньора Томазия, ферму Пасуш, арендная плата за которую составляет десять возов кукурузы…

Она опять порывисто поднялась и вскричала:

— Я не позволяю ни вашей милости, ни сеньору Вашку оскорблять меня! Я не отдавала себя во временное пользование, и никто меня не продавал этому господину. Я вошла в этот дом не в качестве служанки, поэтому мне не нужно жалованья! Я уже сказала вам, что у меня есть, на что жить, не прося подаяние! А если бы мне нужно было протянуть руку, я не протянула бы ее к сеньору Вашку. Теперь я незамедлительно покину эти стены. Если Ваша милость желает получить отчет о ценностях, которые здесь находятся, то возьмите ключи; если нет, я все передам управляющему при свидетелях.

— Вы гневаетесь? — заговорил аббат. — Послушайте-ка меня! Неужели нам нужно поднимать пыль ссоры, которая тут же попадет на зубок здешним клеветникам? Вспомните, что у вас есть сын и что отец еще может признать это дитя. Не отвергайте дарственную, потому что ферма Пасуш — это превосходное владение для вашего сына, если выделять ему долю. Будет эта доля выделена или нет, но ферма — это законное имущество, которое позволит вашему сыну выгодно жениться… Подумайте, сеньора Томазия, подумайте…

— Я уже подумала, сеньор аббат… Уже подумала… я ухожу отсюда… Кто я такая в этом доме?.. Господи! Кто бы сказал мне об этом два года тому назад!.. Как я обманулась!.. Какая неблагодарность…

При этих словах, произнесенных дрожащим от рыданий голосом, слезы, которые сдерживала Томазия, хлынули потоком. Ее охватили сильные корчи, она изогнулась и забилась, словно ее душили. Томазия рвала ворот платья, издавала истерические крики и наконец рухнула со стула на пол. Аббат подхватил ее на руки — бледную и дрожащую от озноба — и усадил в кресло, прислонив к его спинке. На крики прибежала служанка с ребенком на руках. Томазия вперила испуганный взор в сына, но казалось, что радужная оболочка ее глаз недвижна, как при темной воде. {337} Служанка поднесла ребенка к ее лицу и с громким плачем спрашивала, не умерла ли сеньора?