Камилу Бранку - Падший ангел

Однажды Томазия разрешила его сама. Она отправилась в городок Арку, где жил ее родственник, сняла там маленький домик и открыла школу для девочек. Когда ее кум узнал об этом, она уже устроилась на новом месте, и к ней ходили шесть учениц. Аббат с увлажненными от слез глазами сказал, что она обладает редкой душой, что ее добродетели таковы, что даже проявленная слабость выглядит ее похвальным деянием, ибо падение повлекло за собой благородные поступки. Чтобы облегчить жизнь Томазии, аббат сумел добиться для ее школы официального положения.

Дочь Макариу великолепно вышивала, красиво и грамотно писала, знала историю из учебников Вашку и из романов. Она с рвением предалась преподаванию и сумела достичь наивысшего блага в устроенной и спокойной жизни. В Арку ее ценили, принимали в домах и щедро одаривали. Пятно было стерто. Казалось, что Алвару, этот маленький ангел, молил о снисхождении к матери. Клевета, пущенная Дионизиу, исчезла во тьме, уготованной истинным подлостям. Аббат с сестрой часто посещали мать своего крестника и забирали ее в Педрасу на праздники.

В это время Вашку Перейра Маррамаке вместе с женой и дочерью-первенцем, которой исполнилось лишь несколько месяцев, посетил свои поместья в Минью. В Ажилде он узнал, что Томазия закрыла аптеку и, повинуясь силе обстоятельств, открыла школу в Арку. Вашку испытал огорчение и на него напали печальные воспоминания. Он припомнил невинную радость этой девушки, доброго Макариу Афонсу, который принимал его в своем доме и позволял дочери дарить своему гостю редкостные цветы. Он вспомнил о нежной и самоотверженной любви Томазии, о радости, с которой она говорила об их сыне, о том, как старик, удалившись в добровольное изгнание, умер вдалеке от дочери и от своего ложа. Он вспомнил о бескорыстии этой женщины, не имевшей ни защитника, ни материального благополучия. Когда все эти образы посетили его в доме, где некогда жила Томазия, они, хотя и не слишком огорчили его, но вызвали чувство неловкости. Несмотря на то что его отношения с аббатом были прерваны, Вашку не счел ниже своего достоинства написать ему, чтобы тот убедил Томазию принять от фидалгу ежемесячное содержание, достаточное, чтобы обеспечить ее независимость. Сделав это, он остался вполне довольным собой, словно говоря: «Я всегда останусь одним из Маррамаке! Если я дам девушке несколько монет, то не понесу убытка, зато сохраню честь имени!» Принадлежность к знатному роду обладает этим положительным свойством — если ни к чему не обязывает совесть, то обязывает имя. Хуже, когда нет ни имени, ни совести.

Аббат ответил в нескольких словах: «Томазия ни от кого не зависима».

Случайно Вашку встретил своего кузена Абреу де Сан-Жен и разговорился с ним о женщинах, над которыми когда-то в юности они оба одерживали победы.

— Помнишь аптекарскую дочку? — спросил его бакалавр из Рефожуша. — Теперь она стала аббатисой.

— Аббатисой?

— Да. Из аптеки она переехала в церковь, и ее судьба лучше, чем у многих людей, которые из аптеки отправляются в могилу.

— Я тебя не понимаю, — перебил его хозяин Ажилде.

— «Сударь, это не моя вина», — как говаривал Буало {364} тем, кто не понимал его. Разве ты не знаешь, что Томазия учит девочек, а сама она — девочка аббата Педрасы?

— Клевета! — воскликнул Вашку.

— Полно чваниться! Тебя отвращает мысль о том, что женщина, воспитанная твоей утонченной страстью, теперь досталась старому монаху из Тибайнша! Можешь об этом расспросить аптекаря из Понте-де-Пе…

И кузен рассказал Вашку все, что знал, тем самым убедив его. Вашку долго смеялся — тем смехом, который выказывается лишь дрожью подбородка и гортани. В глубине души он был раздосадован тем, что человеку, украшенному сединами и обширным чревом, удалось заглушить жалобы Томазии, которая не могла утешиться, расставшись с Вашку.

— Какими же ослами мы были! — говорил он кузену Абреу. — Мы ведь думали, что несем большую ответственность за этих пташек, потому что гоняем их с одной крыши на другую!

— Вот как! А я всегда считал, что это они меня искушают, и от души печалился, что вспугиваю зайцев, которые достаются на обед другим!

И, продолжая беседу в подобном метафорически-охотничьем стиле, они единодушно пришли к заключению, что Томазия была настоящей дочерью аптекаря.

Учительница воспитывала сына и благодаря прилежности, которая творит чудеса, изучила то, чего не знала раньше, и что теперь должен был знать ее Алвару. Что касается жизненной стези воспитуемого, то она уже была предрешена. Крестный постановил отправить его к своему приемному сыну, который разбогател в Бразилии.

— Он был найденышем, — рассказывал аббат, — которого мне принесла Мария Моизеш, {365} чтобы я окрестил его. [13]Она меня улестила, я принял мальчишку в дом, и он так у меня и остался. Потом он пошел в школу, проявил недюжинные способности, и вот мой найденыш уже захотел стать доктором. {366} Но мои возможности не простираются столь далеко. Я отослал его в Рио. Мальчик вел себя так достойно, что казалось, он хочет стать родоначальником новой славной фамилии, поскольку сам-то не помнит никого из родных. Патрон выдал за него дочку с большим приданым. Но, по несчастью, и жена, и сын его умерли. Сейчас он богат, но несчастен. Он хотел бы, чтобы я перебрался в Рио, я же хочу, чтобы он приехал ко мне. На это он отвечает, что опасается праздности — ему нужно трудиться и уставать, чтобы погружаться в сон и забывать о своем горе. Мой Алвару отправится к тому, кого также зовут Алвару. Я накажу им по-братски любить друг друга.

Томазия слушала аббата в слезах, но не спорила с ним. Алвару был беден. Никто не желал арендовать их дом в Ажилде, аптека же превратилась в источник скверных и едких запахов, которые исходили из старых облупленных флаконов из желтого фаянса. В аптечных ящиках безнаказанно поправляли здоровье крысы, которые грызли лечебные травы и с неподражаемым цинизмом поглядывали на флакон с мышьяком. Потерявший все краски Архангел Михаил был оплетен филигранью паутины. Паук с черным брюхом прицепил один край сработанного им кружева к рогам дьявола, а другой — к шлему ангела. На чашах весов разыгрывались отвратительные сцены — паучихи, насладившись супружескими ласками, пожирали здесь своих мужей в соответствии со сложившимся у них скверным обычаем. Латунные чашки были усыпаны бренными останками пауков. Об аптеке забыли все, кроме уличных мальчишек, которые бросали гальку через слуховое окно и наслаждались, слушая, как она звенит, ударяясь о выпуклые стенки бутылей.

Итак, сын Вашку Перейры Маррамаке был обездоленным ребенком, однако материнская любовь не должна была отвращать его от труда и судьбы, уготованной ему крестным. Двенадцатилетний мальчик сжимал мать в объятиях, умоляя не отправлять его в Бразилию. Он говорил, что умрет там по причине слабости здоровья. И действительно, это дитя было вспоено не только молоком матери, но и ее слезами. Он вырос некрасивым, тощим и бледным, какими бывают дети из богатых и старинных семейств. Его утомляла учеба, с ним случались внезапные помутнения сознания, и он впадал в сонливую рассеянность. Тогда мать говорила своему куму: