Камилу Бранку - Падший ангел

— Подумали, что сейчас больше не сочиняют романов о богачах, притворяющихся бедняками? Вы правы, сестрица Пьедаде, я — живое опровержение всех правил. А теперь позвольте, я рассмотрю все эти вещицы, которые принадлежат мне, — и он начал развязывать уголки платка.

— Не надо… — заговорила она, — не смотрите… прошу вас…

— Я не буду смотреть, но сохраню их. Они принадлежат мне. Если у меня есть какая-нибудь ценность, которая наполняет мне душу, то вот она. Пьедаде, взгляните, взгляните на меня. Вам не кажется, что я лучше выгляжу? Видите, что такое счастье?! У меня не болит грудь, меня больше не лихорадит, и я даже чувствую — простите мне эту прозаическую прямоту — чувствую желание пообедать… Я здоров! Хотите, я расскажу вам обо всем, что сложилось в моем сознании, в моей совести и в моем сердце? Неделю назад я вошел сюда, не имея веры, и во всем этом видел лишь насмешку несчастья. Теперь я ощущаю себя верующим. Мне нужна молитва… Когда я опущусь на колени перед образом Христа, вы ведь будете рядом со мной, правда? Просите Его, чтобы Он даровал мне здоровье, чтобы Он сохранил мне жизнь, и я смог бы любить вас, моя любимая сестра. Просите Его со слезами, как плачу я…

И, рыдая, он спрятал лицо в платок, в который были завязаны драгоценности Марии да Пьедаде.

Когда они вышли из коляски во дворе гостиницы в Боа-Виште, к ним подошла дама, одетая в темное шелковое платье строгого покроя.

— Это моя мать, — сказал Алвару и, спустившись, поцеловал ей руку.

Если бы вместо Бога не существовало ничего, то и это Ничто растрогалось бы при виде слез, проливаемых с верой.

Когда Мария да Пьедаде и мать Алвару простерлись у Христова креста, к ним вернулся румянец. Они просили о здоровье сына и брата, прижимаясь к ногам Искупителя.

Алвару выздоровел.

Спас ли его счастливый случай? Была ли то братская любовь, безграничная и святейшая любовь, которая освободила его от мыслей о смерти и наполнила жизненными силами, которые слепая наука не признает за чудом и приписывает тайне?

Я, нищий духом, осмеливаюсь мысленно подняться к Богу и не особенно принимаю в расчет медицину, когда мне объясняют, благодаря какому физиологическому процессу спасся больной, которого врачи уверенно объявили умирающим.

На драгоценности Марии да Пьедаде Алвару Афонсу да Гранжа выкупил усадьбы, которые виконт Ажилде заложил в Ипотечном банке. Пьедаде принесла эти усадьбы в дар отцу с условием, что ей будет позволено проводить каждые полгода в Лиссабоне вместе с братцем Алвару. Томазия зовет ее своей дочерью, а дона Леонор де Машкареньяш, когда говорит об Алвару, именует его «бастардом». {382} Виконт Ажилде больше так и не встретился с дочерью аптекаря. Но если однажды он сможет ускользнуть от бдительного ока своей супруги, он, несомненно, преклонит колени перед Томазией, чтобы поведать ей о своих печальных воспоминаниях и облегчить груз стыда и угрызений совести.

Сан-Мигел-де-Сейде, 25 сентября 1876 года.

Главная трудность, возникающая перед русским исследователем, который обращается к творчеству Камилу Каштелу Бранку (1825—1890), заключена в том, что в России этот португальский писатель очень мало известен, хотя на родине его произведения издаются массовыми тиражами, а его творчество и биография постоянно остаются в поле зрения португальских литературоведов. До сих пор на русском языке были опубликованы только один из пятидесяти четырех романов, принадлежащих перу К. Каштелу Бранку, — «Пагубная любовь» (1990) и четыре новеллы, составляющие половину цикла «Новеллы о провинции Минью» (1982).

У этого парадокса достаточно долгая история. Еще в 1910-е гг. в Петербургском университете начал работу семинарий Г. Л. Лозинского — первого русского исследователя и переводчика португальской литературы. Главным информатором в этой области для него стал Жайме Баталья Рейш (1847—1935), который в 1913—1918 гг. занимал пост посла Португалии в России. Португальский посол, представитель так называемого «поколения 1870-х годов» (Geração dos 70), личный друг наиболее крупных писателей этого поколения — Жозе Марии Эсы де Кейроша (1845—1900) и Антеру де Кентала (1842—1891) — неизбежно отдавал предпочтение творчеству своих единомышленников и оценивал историю развития португальской литературы с их позиций. Закономерно и то, что его оценки, которые не могли не повлиять на круг интересов Г. Л. Лозинского, отражали неприязнь, существовавшую между вторым поколением португальских романтиков, к которому принадлежал К. Каштелу Бранку, и «поколением 1870-х годов». Отзвук этой неприязни русский читатель может найти, например, в романе Ж. М. Эсы де Кейроша «Семейство Майя» (1888; рус. пер. 1985), где в образе одного из героев, поэта-романтика Томаша де Аленкара, запечатлены в карикатурном виде многие физические и психологические черты К. Каштелу Бранку.

В 1922 г. Г. Л. Лозинский эмигрировал из России; созданный им семинарий прекратил свою деятельность, и традиция изучения португальской литературы в России прервалась на несколько десятилетий. Вплоть до конца 1970-х гг. в СССР бразильская литература была известна лучше, чем португальская. Это обстоятельство объясняется тем, что дипломатические отношения с Бразилией были налажены в 1961 г. (первоначально существовали в 1945—1947 гг.), а культурные связи между двумя странами начали устанавливаться уже в конце 1940-х гг.

После того как в 1974 г. советско-португальские отношения были восстановлены в полном объеме, творчество К. Каштелу Бранку тем не менее осталось на периферии исследовательского интереса. Одна из основных причин заключалась в самом характере творческого наследия писателя, чрезвычайно обширного и разнородного, что препятствовало вычленению приоритетных для исследования произведений. Вторая причина, по-видимому, была связана с ярко выраженным консерватизмом общественных взглядов К. Каштелу Бранку, что препятствовало изучению его творчества в полном объеме. Третья причина коренилась в преимущественном внимании, которое в русской португалистике на протяжении нескольких десятилетий уделялось (и продолжает уделяться) двум периодам в истории португальской литературы: ее «золотому веку», т. е. эпохе Возрождения, и ее современному периоду — модернизму и неореалистической школе. Первое издание «Падшего ангела» на русском языке призвано отчасти восполнить существующий пробел в знаниях русского читателя о португальской классической литературе, так как этот роман К. Каштелу Бранку принадлежит к числу наиболее популярных в Португалии — следовательно, данный выбор объективно отражает сложившиеся за 150 лет читательские и исследовательские предпочтения.