Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

– использовал тот факт, что «Северная пчела» была официозом. III отделение либо заказывало ее редакторам, либо передавало в редакцию написанные другими лицами статьи, в которых под видом частных мнений проводилась правительственная точка зрения на важные государственные события – войны, эпидемии, смерти и бракосочетания членов императорской семьи и т. п. Пользуясь этим, Булгарин нередко апеллировал к руководству III отделения, доказывая, что цензура вмешивается в сферу его компетенции, или нарушает прерогативы этого учреждения, или вредит государственным интересам. В некоторых случаях он действовал в обход тех или иных цензурных инстанций и через А. Х. Бенкендорфа получал у императора разрешение на публикацию;

– устанавливал дружеские личные отношения с цензорами, льстил им, оказывал услуги и т. д.;

– угрожал цензорам жалобами их начальству или императору;

– в случае необходимости апеллировал к руководителям Петербургского цензурного комитета.

Учитывая ряд названных обстоятельств (готовность Булгарина к спорам и жалобам, возможность поддержки его III отделением и т. п.), цензоры нередко пропускали то, что не пропустили бы у другого.

Богатый материал для понимания булгаринской цензурной стратегии дают его письма цензорам «Воспоминаний». Всего эту книгу цензурировали в разное время три человека.

Первые две части (СПб., 1846) – Александр Васильевич Никитенко, с которым Булгарин был давно и хорошо знаком. Никитенко дебютировал в печати своей диссертацией «О политической экономии <���…>», опубликованной в булгаринском «Северном архиве» (1827. № 23, 24), вскоре он поместил в «Северной пчеле» некролог профессору П. Д. Лодию (1829. № 86). В 1832 г. он стал профессором русской словесности Петербургского университета, а в 1833 г. и цензором. Он цензурировал «Северную пчелу» в 1838–1839 гг., а также романы: 2-ю часть «Мазепы» (СПб., 1833) и «Памятные записки титулярного советника Чухина <���…>» (СПб., 1835). Булгарин долгое время поддерживал с ним дружественные отношения, но через год после цензурирования «Воспоминаний», в 1847 г., Никитенко стал официальным редактором «Современника», который критиковал «Северную пчелу» и Булгарина, и Булгарин начал выступать против него. После появления в булгаринской газете отрицательной рецензии на одну из его книг (1848. № 20) Никитенко поместил в «С.-Петербургских ведомостях» обширную статью «Объяснение, однажды навсегда» (1848. № 46–48) с резко отрицательной характеристикой Булгарина. Обширная подборка писем Булгарина Никитенко сохранилась в Пушкинском Доме [470]и частично опубликована [471], ниже печатаются как опубликованные, так и не публиковавшиеся письма Булгарина, касающиеся цензурирования «Воспоминаний».

Третью–пятую части «Воспоминаний» (СПб., 1847–1848) цензурировал другой хороший знакомый Булгарина – журналист и переводчик Амплий Николаевич Очкин (1791–1865), который был постоянным переводчиком в его журнале «Северный архив», а во второй половине 1820‐х гг. и в «Северной пчеле». В 1841 г. он стал цензором и в 1842–1848 гг. цензурировал «Северную пчелу». Но его архив не сохранился, и известно лишь одно письмо Булгарина к нему [472], но оно не связано с публикацией воспоминаний.

Был знаком Булгарину по газетным делам и филолог, профессор Петербургского университета, академик с 1849 г. Измаил Иванович Срезневский, цензурировавший шестую часть «Воспоминаний» (СПб., 1849). Он еще в 1835 г. поместил в «Северной пчеле» отрывки из своей «Истории Малороссии» (№ 165, 178, 179). Срезневский в 1846–1850 гг. служил цензором Петербургского цензурного комитета и цензурировал в 1849–1850 гг. «Северную пчелу». Письма Булгарина ему сохранились в личном фонде Срезневского [473].

Завершает подборку письмо Булгарина в Санкт-Петербургский цензурный комитет, формально являющееся просьбой, а на деле – жалобой цензорам на самих цензоров.

В публикуемых письмах присутствуют многие элементы булгаринской стратегии в отношении цензуры. Тут есть и стремление подчеркнуть свою лояльность правительству, и попытки наладить приятельские отношения, и угрозы. Они наглядно демонстрируют, с какими трудностями проходили в печать его «Воспоминания», казалось бы далекие от современных событий и острых тем, и как Булгарин отстаивал важные для него сюжеты, не забывая о чисто меркантильных задачах – успешно провести книгу в печать и получить солидный гонорар за нее.

Больно мне самому беспокоить Вас больного – но как тут произошла ошибка – то и должен решиться на это. Вы мне прислали последнюю главу , сиречь: конец первой части – а у Вас есть еще 8-я глава – и как эта 8-я глава не подписана – то и есть недоразумение [475].

Молю Бога, да возвратит Вам здоровье, драгоценное для русской литературы и всех честных людей.

Душевно преданный Ф. Булгарин.

11 мая 1845

Если б Вы знали, сколь важно для меня в моих семейных делах скорый выход в свет моих «Воспоминаний», то по душевной доброте Вашей и по всегдашней ко мне благосклонности, невзирая на многочисленность Ваших занятий, – прочли бы скоро мою рукопись. Прилагаю окончание 1‐й части [476], умоляю поспешить! Имей я весь манускрипт в руках – в две недели было бы напечатано.

Отче мой, не оставь мя вскуе [477]!

С душевным уважением и искреннею преданностию есмь навсегда верный Ф. Булгарин.

15 окт[ября] 1845 СПб.

Я был жестоко болен. Теперь выздоравливаю. Ольхин [478], мой полномочный посол, сказал мне, что Вы хотели возвратить рукопись в понедельник.

Благоволите же назначить, в котором часу явиться мне к Вам! Ой, нужно, нужно, нужно!

Отче! я перед Вами аки овца – не спорю и не прекословлю, но смиренно протягиваю выю. Делайте, что хотите, я Вам верю и без консультации комитета [479], где один голос премудрого Крылова испортит дело, как ложка дегтя в бочке меду! А милый мой Фрейганг!

Господи! Вскуе мя создал еси! Душевно преданный Ф. Булгарин.

Воскресенье. 28 окт[ября] 1845

Дом Меняева № 93 на Невском проспекте за Аничковым мостом [480].

В понедельник «зван бых и приидох» [481]– с утра посылал посланца, а ввечеру сам явился, хотя и знал, что услышу роковое: дома нет !

Много ли у Вас? Всего – пять глав, не более 6-ти печатных листов! В час можете прочесть. Ужели там так много страшного ? Этого я и не подозревал, хотя и ремесло и положение наше постигнул.