Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

Статья Грота свидетельствует о том, что он прислушался к совету – в продолжении, содержавшем прозаическое переложение произведений Рунеберга с комментариями Грота (причем трудно было понять, какие сведения почерпнуты из поэтических сочинений Рунеберга, а какие представляют собой собственно комментарий), говоря о балладе, посвященной Я. П. Кульневу, Грот вновь коснулся «Воспоминаний» Булгарина: «Если верить г. Фаддею Булгарину, то и одежда Кульнева была такова, что иной легко мог принять его за казака; но Давыдов, описывающий ее иначе, заслуживает более веры, быв постоянным товарищем Кульнева в этом походе» (№ 82. 16 апр.).

Задетый Булгарин в очередном фельетоне потребовал доказательств: «Так дела не делаются в литературе. Укажите на неточные, неверные показания и докажите , а без того слова ваши – ветер, господин переводчик мечтаний шведского поэта! Говорить такие вещи без доказательств, это уж слишком много!» [737]

Булгарин опроверг замечание Грота, что книги П. П. Сухтелена и А. И. Михайловского-Данилевского хорошо известны в России: «Сочинение графа П. П. Сухтелена напечатано на французском языке, в числе 200 экземпляров, роздано автором приятелям и коротким знакомым в России и Швеции, и никогда не было в продаже. Следовательно, нельзя сказать, что оно повсеместно известно». По поводу ошибок и неточностей в своих мемуарах он писал: «Не могу пропустить этого без замечания. Описание действий корпуса графа Каменского и переход генерала Барклая де Толли чрез Кваркен написаны были мною за тринадцать лет до выхода в свет истории Финляндской войны А. И. Михайловского-Данилевского. Писал я по официальным документам, сообщенным мне его сиятельством графом А. А. Закревским, и по собственным моим воспоминаниям, потому что я был очевидным свидетелем и, смею сказать, участником подвигов русских воинов. Ни граф П. П. Сухтелен, ни А. И. Михайловский-Данилевский, ни граф А. А. Закревский, бывший тогда адъютантом графа Н. М. Каменского, и ни один из товарищей и сослуживцев моих не сделал замечания на счет неверностей и неточностей в моем описании Финляндской войны, равномерно не показано неверностей и неточностей в честной, умной и благородной критике моего труда, напечатанной в 6‐й книжке Военного журнала на 1848 год <���…>».

Кроме того, он оспорил некоторые свидетельства самого Грота о событиях этой войны, уличив его в многочисленных ошибках. Так, Грот писал, что «начальники русского войска сближались с жителями, давая им балы и пирушки <���…> наши офицеры знакомились и братались с финляндскими и шведскими. Между нашим авангардом и неприятельским арьергардом враждебные отношения превращались иногда в самые мирные: тогда противники друг с другом забавлялись игрою в кости, которая в то время была в большом ходу, и вместо стола служил им ряд барабанов, накрытых доскою. Сохранилось много анекдотов, свидетельствующих о рыцарском духе, оживлявшем образованную часть обоих войск». Это вызвало темпераментную отповедь Булгарина: «Никогда русские офицеры не играли в кости с шведскими офицерами на доске, положенной на барабаны; никогда мы не пировали с шведскими офицерами на форпостах, и хотя уважали их, но не имели времени дружиться и брататься. Авангард наш знал одного капитана Фукса, командовавшего в шведском арьергарде эскадроном Саволакских драгун. Мы менялись иногда провизиею с капитаном Фуксом, но до пиров и игры в кости никогда не доходило».

Указал он и на географические неточности, содержавшиеся в статье Грота (в № 80), заявив, что пролива Тайвола перед городом Куопио нет. «За какой пролив Тайвола удалился Сандельс? Сандельса встретили мы под Иорас-Киркой, преследовали до города Куопио, и он, защищавшись в городе пять часов сряду, сел с своим отрядом в лодки, в глазах наших, переправился чрез озеро Калавеси и переехал на другой берег, заняв крепкую позицию возле селения Тайвола. <���…> Оровайс точно такой городок , как селение Тайвола – пролив . Оровайс просто кирка , а возле кирки находится только жилище пастора, кистера, всего несколько домов. Что такое называется кирка в Финляндии, это объяснено в моих “Воспоминаниях”. Ни городком, ни даже деревней не был никогда Оровайс, и это родилось в мечтаниях поэта».

Оспорил он и комментарий Грота к стихотворению Рунеберга «Дебельн»: «…переводчик говорит, что Дебельн лежал больной в постели, в городе Нюкарлеби, когда русский отряд, под начальством генерала Козачковского, подступил к городу. Больной, в постели, якобы говорит доктору: “Слышите ли, как пушки гремят? Там решается отступление финского войска. Мне надобно поспеть туда прежде, нежели успеют разбить мой (???) отряд. Загородят ли нам дорогу? Возьмут ли Адлеркрейца в плен?” и проч. Переводчик мечтаний шведского поэта объясняет , что больной Дебельн бросил лекарство, встал с постели, поспешил в сражение, и прибавляет: “Громкими криками встречен был Дебельн на поле сражения: ободренный присутствием любимого начальника, неприятель одержал поверхность над Козачковским и не пустил его в Нюкарлеби”. Мечты! Мечты! Я сам был в этом сражении и описал его с натуры в IV части моих Воспоминаний, на стр. 483–484. Дебельн не мог сказать мой отряд , потому что шведским отрядом противу Козачковского командовал шведский генерал Гриппенберг. К какой стати Дебельн вспоминает об одном Адлеркрейце? Противу графа Н. М. Каменского, под Оровайси, шведским войском командовал фельдмаршал Клингспор, и под ним шведскими полками начальствовал генерал Фегезак, а генерал Адлеркрейц командовал только финскими вооруженными крестьянами. Почему же именно Адлеркрейцу надлежало попасться в плен, если б Козачковский занял Нюкарлеби? Попался бы в плен Адлеркрейц, так с ним попались бы и другие. Генерал Гриппенберг оттого одержал поверхность над нами и отбил нас от Нюкарлеби, что у него было 2000 регулярного войска, столько же отличных саволакских и карельских стрелков, и что он занимал крепкую позицию, а у Козачковского всего с кавалериею было под ружьем только 1782 человека! Мы отступили не от натиска шведов , якобы воспламененных появлением Дебельна, а оттого, что убедились в невозможности овладеть с нашими силами шведскою позициею на возвышенностях, покрытых лесом, унизанных пушками и фальконетами, и примыкающею левым флангом к реке. Отступили мы, когда стало смеркаться, и неприятель нас не преследовал. Переводчик и объяснитель принимает мечты поэта за историю и еще называет свою статью “Очерки из Финляндских походов 1808 и 1809 года”! Подумаешь, что правда! Надлежало бы назвать статью “Очерки мечтаний шведского поэта, с ошибками и промахами русского переводчика и толкователя”. И этот господин переводчик упрекает меня в неточности и неверности показаний !!! Жаль мне вас, господа точные !»