Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

В итоге Грот решил «сработать на опережение»: написал статью, в которой дал основательную отповедь Булгарину в виде критического обзора его мемуаров, посвященных Финляндской кампании. Статья должна была явиться ответом, «заранее приготовленным», на ожидаемую реакцию Булгарина, которая, однако, не последовала.

Недоумевающий Грот писал Плетневу из Выборга 24 мая: «Сейчас читал я в трактире газеты и удивляюсь, что Булгарин все еще не отлаивается. Вероятно, он ждет продолжения моей статьи, а может быть и боится, что этот спор придаст мне некоторую известность ко вреду его. <���…> Я решился послать к тебе теперь прилагаемую статью с тем, чтоб ты ее напечатал, только что Булгарин опять отзовется против меня. Тогда попроси Очкина тиснуть ее поисправнее. Ты увидишь, что я в ней вычеркнул карандашом два места, которые, как мне казалось, не благоразумно было бы напечатать, потому что они доставили противнику открытые на мне места. Лучше я об этих двух предметах упомяну мимоходом в очерках» (с. 437–438). Ожидания Грота и Плетнева оказались тщетны: «И в сегодняшнем номере Северной пчелы еще ни слова нет к тебе от Булгарина. Но это потому, что он переехал в Карлово. Оттуда явится что-нибудь в Ливонских письмах (цикл статей Булгарина. – Н. А. )» (с. 438), – писал Плетнев 25 мая. В результате статья так и не появилась в печати. Последнее упоминание о ней – в письме Грота от 27 мая: «…даже могу и совсем не напечатать ее, если ты меня убедишь, что это лучше» (с. 439).

В архиве Грота сохранились подробные выписки из булгаринских «Воспоминаний», озаглавленные «Примеч[ания] при чтении Записок Булгарина IV и V. Перечень военных действий во время похода 1808 г. в Финляндии» (Санкт-Петербургский филиал архива РАН. Ф. 137. Оп. 1. Д. 20. Л. 7–8 об.) и черновик статьи (Там же. Л. 1–6 об.), который публикуется ниже.

Большую часть этих двух книг составляет описание Финляндского похода в 1808 году. Автор был в то время корнетом уланского полка и в конце зимы, когда военные действия уже давно начались, отправлен был со своим батальоном на театр войны, а в исходе того же года возвратился в Петербург. Хотя таким образом участие в Финляндской войне было очень незначительно и хотя он, по тогдашнему чину своему, не мог ни видеть, ни знать многого, относившегося к войне, однако, все-таки тот, кто изучает ее во всей подробности, должен заглянуть и в рассказы г. Булгарина об этом предмете. Вот почему и я, предприняв написать ряд статей о походах 1808 и 1809 годов, счел обязанностью прочитать те главы «Воспоминаний», которые касаются Финляндской войны. Общее мнение мое об этих главах я уже высказал словами: «Несколько любопытных эпизодов из этой войны можно найти (к сожалению, не без примеси неточных и неверных показаний, в “Воспоминаниях” Фаддея Булгарина» (С. П[етер]б[ургские] вед[омости] № 79). Такое замечание не понравилось г-ну Булгарину, и он своим благонамеренным оправданием понудил меня выступить на довольно чуждое мне поприще полемики. В начале 2‐й статьи своей обещал я представить доказательства моего мнения и тогда же не приступил к тому. Так как, между тем, продолжение труда моего может по обстоятельствам замедлиться, а автор «Воспоминаний», конечно, с нетерпением ожидает, чтобы я подкрепил свои слова о его книге надлежащими указаниями, то я решился теперь же удовлетворить такому справедливому требованию. Правда, уже в первой статье моей, говоря о Кульневе, я показал, каким образом друг и сподвижник его, известный Давыдов, опровергает точное и верное сведение г. Булгарина о наружности Кульнева, но автор «Воспоминаний» как-то не заметил у меня этого места и благоразумно умолчал о нем. Правда и то, что он, еще в прошлом году прочитав в «С. П[етер]б[ургских] ведомостях» (№ 144) мнение просвещенного государственного мужа «О воспоминаниях г-на Булгарина касательно графа М. М. Сперанского» [739], мог бы не удивиться, что и в других главах той же книги открылись неточности и неверности; но как-то случилось, что он очень удивился. Обязанность критики – разрешить его недоумение.

Прежде всего взглянем, какими источниками кроме своей памяти он пользовался для рассматриваемых здесь «Воспоминаний». В конце 1 главы IV части он говорит: «Все случившееся до сих пор в Финляндии представил я в общем взгляде, как я слышал и как изобразили дела историки этой войны. Теперь стану рассказывать, что сам видел и что узнал в то время на месте, от товарищей». В V части на стр. 547 автор замечает: «Изображал я более то, что сам видел и испытал, и что тесно связано было с действиями корпуса графа Каменского, и пропускал иногда собственные впечатления, чтобы не прерывать и не затемнить повествования». Далее, на стр. 571, сказано: «Я описал только то, что сам видел и испытал, что передано мне друзьями моими и товарищами и что осталось навсегда запечатленным в моей памяти». Надобно согласиться, что в этих повторениях о содержании своих рассказов автор выражается не совсем определительно и точно. Сверх того г. Булгарин упоминает еще об официальных документах, которыми он пользовался, описывая поход 1808 года. Из всего этого можно заключить, что «Воспоминания» его распадаются на четыре разные составные части: одно сам он видел, другое слышал, третье прочитал у историков, четвертое извлек из официальных документов. Жаль, что автор не везде указал, каким именно из этих источников он пользовался, догадки наши должны в этом отношении часто заменять уверенность.

Пределы, назначенные мною для этой критической статьи, не позволяют мне разобрать сочинение г. Булгарина во всей его подробности. В статьях моих о Финляндских походах я, по обещанию, возвращусь к его книге [740]; здесь же займусь преимущественно такими чертами ее, о которых неудобно будет распространяться там. Настоящая цель моя – подтвердить замечание мое и недостатки, точнее неверности, во многих сведениях, сообщаемых автором, и таким образом оградить себя от упреков в несправедливом обвинении. Для этого достаточно будет нескольких указаний.

К IV части, на стр. 388, г. Булгарин говорит: «В 1803 году шведский король Густав-Адольф IV, недовольный миром России с Франциею, … велел пограничный мост, соединяющий Малый Аборфорс с островом Германсари и выкрашенный наполовину русским официальным цветом (белою и черною красками с красными полосками), а наполовину шведским цветом ( серою краскою), весь выкрасить шведским цветом». В этих немногих строках целые три неточности; слова, в которых они заключаются, подчеркнуты мною. Малый Аборфорс есть рукав реки Кюменя, он отделяется от другого рукава ее, Большого Аборфорса , островом Гермунда (Гермундсари); как же мост может соединять реку с островом? Мост проведен через Малый Аборфорс, а соединяет он твердую землю с островом. Через этот мост проезжает всякий, кто из Петербурга отправляется в Гельсингфорс [741]. Если б автор, несколько лет тому назад возвращаясь домой из Финляндии, обратил внимание на этот мост, то не написал бы фразы, которая для знающего звучит так же, как если б кто сказал: «Исаакиевский мост соединяет Неву с Васильевским островом». Г. Булгарин считает серую краску официальным шведским цветом. Это было бы простительно всякому, но не тому, кто воевал со шведами, кто потом был в Швеции и описал свою прогулку по этому краю. Любознательный человек, а тем более литератор, даже и гуляя, замечает все, что ему на пути встречается. Желтый и синий цвет – вот национальные краски Швеции; они являются там на флагах, на знаменах, на мундирах; ими выкрашен был и мост, о котором речь идет. Забыть эти цвета можно, но вместо того, чтоб наобум написать: «серою краскою», – надобно было справиться у надежного человека. Если б я хотел быть строгим, то в выписанных словах мог бы отметить еще неточность: Густава-Адольфа IV никогда не существовало. В истории шведской упоминаются два Густава-Адольфа: один пал при Люцене, а другой утратил Финляндию. Но Густавов было четыре [742], и тот король, с которым император Александр начал Финляндскую войну, известен под именем Густава IV Адольфа. Положим, однако, что это мелочь, не стоящая внимания, и пойдем далее.