Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла

С горделивой улыбкой он посмотрел поочерёдно на каждого из них.

— Иногда, — продолжал он, — я езжу в город за солью, специями и табаком. Езжу я быстро. Я выезжаю после того, как солнце село, а возвращаюсь до того, как оно село снова. Сегодня вечером вы увидите, как всё происходит.

Он с беспокойством посмотрел на небо.

— Пора идти. Следуйте за мной. Я зарежу поросёнка, и мы зажарим его к обеду. Пойдём, следуйте за мной.

Почти бегом он начал спускаться по тропинке, за ним рысью побежали ослики, звучно зазвенел серебряный колокольчик.

— Пойдем, — сказал Джозеф. — Пошли с ним.

Но Томас попятился.

— Этот человек — безумный. Пусть уходит.

— Я хочу пойти с ним, Томас, — нетерпеливо сказал Джозеф. — Он не безумный и не буйно помешанный. Я хочу пойти с ним.

Томас испытывал животный страх перед безумием.

— А я — не очень. Если мы идём с ним, я заберу из кустов одеяла.

— Пошли, а то мы потеряем его.

Они вскочили на лошадей и через кусты, мимо высоких красных стволов деревьев, стали спускаться с холма. Старик шёл так быстро, что они увидели его только тогда, когда почти достигли подножья. Подзывая их к себе, он помахал рукой. Из ложбинки, где росли мамонтовые деревья, тропинка, миновав голый гребень холма, вывела их на длинную узкую площадку. Горы словно присели, опустив подошвы своих гигантских ног в море, и на коленях этих ног стоял домик старика. Всю площадку покрывали высокие заросли шалфея. Человека, который ехал по тропинке, из-за кустов нельзя было увидеть. За сотню футов от обрыва заросли исчезали, и на краю пропасти стояла бревенчатая хижина, покрытая густым мхом, сквозь который высокими пучками прорастала трава. Возле дома располагались тесный деревянный хлев, сарайчик, огород и клочок земли, засеянный кукурузой. Словно стремясь охватить все свои владения, старик развел руками.

— Вот здесь я живу, — он посмотрел на садящееся солнце.

— Ещё больше часа. Смотрите, вон тот холм весь синий, — показывая пальцем, сказал он. — Та гора — из меди.

Он начал разгружать мулов, укладывая ящики с припасами на землю. Скинув седло со своей лошади, Джозеф стреножил её, и то же самое с неохотой проделал Томас. Ослики резво бросились в заросли, а за ними, передвигаясь прыжками, последовали лошади.

— Мы найдём их по звуку колокольчика, — сказал Джозеф. — Лошади никогда не оставят осликов.

Старик отвёл их в хлев; сидевшая там дюжина свиней, с подозрением глядя на них, попыталась вырваться наружу.

— Я держу их в ловушке, — он довольно улыбнулся. — У меня на всех есть ловушки. Пойдём, я покажу вам.

Он зашёл в низкий крытый сарай и, наклонившись, указал на двенадцать маленьких клеток, сплетённых из веток ивы и завешенных тканью. На соломе, выглядывая из клеток с деревянными засовами, сидели серые кролики, перепёлка, дрозды и белки.

— Я всех их поймал в ловушки. Я держу их до тех пор, пока они мне не понадобятся.

Томас повернулся.

— Пойду-ка я прогуляюсь, — резко сказал он. — Спущусь с обрыва к океану.

Все время, пока он удалялся большими шагами, старик, не отрываясь, смотрел ему вслед.

— За что этот человек ненавидит меня? — поинтересовался он у Джозефа. — Почему он меня боится?

Джозеф с нежностью посмотрел вслед Томасу.

— Как и у нас с вами, у него своя жизнь. Ему не нравится, когда кого-то запирают в клетку. Он ставит себя на место зверей и может ощутить, как они напуганы. Ему не нравится испуг. Слишком легко он ему поддаётся, — Джозеф огладил бороду. — Оставьте его в покое. Через некоторое время он вернётся.

Старик расстроился.

— Надо будет сказать ему. Я мягко обхожусь со зверушками. Я не даю им испугаться. Они никогда и не знают, что я убиваю их. Увидите.

Прогуливаясь возле дома, они подошли к обрыву. Джозеф указал на три креста, воткнутых в землю у самого края обрыва.

— Что это такое? — спросил он. — Здесь для них странное место.

Приблизив своё лицо, его спутник внимательно посмотрел на него.

— Они вам нравятся. Видно, что они вам нравятся. Мы друг друга понимаем. Я знаю то, чего вы не знаете. Узнаете. Я расскажу вам про кресты. Была буря. Серый океан бушевал в течение недели. Из морских глубин поднимался ветер. Потом он стихал. Я посмотрел с обрыва вниз, на берег. Там были видны три тела. Я спустился вниз по тропинке, которую сам протоптал, и обнаружил трёх моряков, выброшенных на берег. Двое были темнокожими, один — белый. На шее у белого, на шнурке, висел медальон с изображением святого. Тогда я перетащил их сюда. Вот была работёнка! И я похоронил их на обрыве. Поскольку был медальон, я поставил кресты. Нравятся вам кресты, а?

Его блестящие глаза смотрели на Джозефа с каким-то новым выражением.

— Да, нравятся. Вы правильно сделали.

— Теперь пойдём смотреть место, где садится солнце. Вам тоже понравится.

В нетерпении он быстрым шагом обошёл вокруг дома. На краю обрыва было устроено небольшое возвышение, перед которым поднималась деревянная изгородь, а сзади, на расстоянии нескольких футов, стояла скамейка. Возле скамейки на четырёх деревянных колодах лежала длинная каменная плита с вымытой и вычищенной гладкой поверхностью. Двое мужчин стояли у ограды и смотрели на голубое и спокойное море, лежавшее так далеко внизу, что грохот камней, катящихся с горы, казался шуршанием, а шум прибоя звучал как мягкая капель, стучащая по мокрой коже, натянутой на барабан. Старик указал на горизонт, над которым нависал край тёмного тумана.

— Сгодится! — воскликнул он. — Туман покраснеет. Хорошая ночь для свиньи.

Спускаясь по небу, солнце увеличивалось в размерах.

— Вы здесь каждый день сидите? — спросил Джозеф. — И никогда не пропускаете?

— Никогда, кроме тех случаев, когда мешают облака. Я — последний человек, который видит его. Посмотрите на карту, и вы убедитесь, что это так. Оно ушло для всех, кроме меня. Разболтался я тут, — воскликнул он, — а мне надо готовиться. Присядьте на скамейку и подождите.

Он обежал вокруг дома. Джозеф услышал сердитый поросячий визг, затем старик появился снова, неся в руках пытающееся освободиться животное, которому пришлось связать ноги. Положив поросёнка на каменную плиту, он стал пальцами прижимать к ней его тело и делал так до тех пор, пока поросёнок не перестал дёргаться и, довольно хрюкая, не улёгся мордой вниз.

— Видите, — сказал старик, — он не должен кричать. Ведь он не знает. Время близится.

Он достал из кармана нож с тонким коротким лезвием, потрогал край лезвия ладонью, затем левой рукой сжал бок свиньи и повернул её мордой к солнцу. Словно упав в мешок с лимфой, оно стремительно двигалось к краю широко расстилавшегося тумана.

— Успел, — сказал старик. — Я люблю начать чуть пораньше.