Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Въ моей пов ѣсти, я долженъ сказать впередъ, что не будетъ ни одного злод ѣя, ни одного такого челов ѣка, который будетъ наслаждаться страданіями другихъ. Что д ѣлать! Никогда въ жизни я не только не сталкивался съ такими людьми, но даже и не в ѣрю въ ихъ существованіе, хотя н ѣтъ почти ни одного романа безъ нихъ.

Не могу сказать, хотя и очень желалъ бы, что ни одинъ челов ѣкъ не д ѣлалъ мн ѣзла. Итакъ [?] я такъ же, какъ и другіе, испыталъ дурную сторону сношеній съ ближними, но все зло, которое я испытывалъ, происходило отъ нев ѣжества, слабости, страстей людскихъ, но никогда — отъ желанія д ѣлать зло. Удивительно, зач ѣмъ безпрестанно представляютъ намъ въ романахъ такихъ людей, которыхъ не бываетъ, и которыхъ существованіе было бы очень грустное. — Я понимаю, что можно увлекаться правдою въ прекрасномъ, но какой злой духъ увлекаетъ фантазію романистовъ, людей, которые хотятъ рисовать намъ нравы, до неестественности въ дурномъ и ужасномъ? Для чего Князь или Графъ, Княгиня или Графиня всегда имянно — т ѣнеобходимыя лица въ роман ѣ, которыя разрушаютъ счастіе и вредятъ доброд ѣтельнымъ героямъ? Почему знатность, богатство всегда бываютъ атрибутами злод ѣйства? — Можетъ быть, этотъ контрастъ нуженъ для поразительности, но онъ, по моему мн ѣнію, вредитъ естественности. Мн ѣкажется, что между людьми знатными и богатыми, напротивъ, меньше бываетъ злод ѣевъ, потому что имъ меньше искушеній, и они больше въ состояніи, ч ѣмъ низшіе классы, получить настоящее образованіе, и в ѣрно судить о вещахъ.

Одинъ изъ двухъ лакеевъ, ѣздившихъ за каретой бабушки, взошелъ и доложилъ: «Княгиня М-я A-а Корнакова». «Проси», сказала бабушка, усаживаясь глубже въ кресла. — Карлъ Иванычъ всталъ и объяснилъ бабушк ѣ, что другъ его, портной Schönheit, женатъ на Русской, и ее зовутъ Анной Ивановной, и что онъ какъ съ мужемъ, такъ и съ женой давнишній пріятель. Бабушка и мы слушали его съ большимъ удивленіемъ: къ чему ведетъ эта р ѣчь! — «Такъ какъ нынче Св. Анны», сказалъ онъ съ обыкновенными жалобными удареніями (Я буду подчеркивать слова, которыя онъ особенно растягивалъ и произносилъ плохо [?]), «то позвольте мн ѣпойдти поздравить М-е Schönheit и об ѣдать, какъ другу дома, въ ихъ семейномъ кружк ѣ ». Бабушка, посмотр ѣвъ н ѣсколько времени на него очень пристально, согласилась и сказала, что д ѣти ц ѣлый день будутъ съ нею, и поэтому онъ можетъ совершенно распологать своимъ днемъ, хотя ей было бы пріятно вид ѣть его въ свои имянины у себя, но старые друзья по всей справедливости должны были им ѣть преимущество передъ новыми. — «Вы можете идти, Карлъ Иванычъ», прибавилъ папа довольно сухо улыбавшемуся и расшаркивавшемуся Карлу Иванычу, и, когда тотъ вышелъ, папа по-Французски сказалъ бабушк ѣ: «Я предвижу, что онъ зд ѣсь совс ѣмъ испортится». Меня очень поразили во всемъ этомъ дв ѣвещи: во-первыхъ, какъ см ѣлъ Карлъ Иванычъ предпочесть какую-то М-е Schönheit бабушк ѣ? — «Должно быть эта дама еще бол ѣе достойна уваженія и еще важн ѣе, ч ѣмъ бабушка», — думалъ я. И, во-вторыхъ: что значило, что Карлъ Иванычъ зд ѣсь испортится? и какъ онъ можетъ испортиться?» Папа в ѣрно бы объяснилъ это, потому что въ то самое время, какъ въ дверь гостиной входила княгиня М-я A-а, бабушка, какъ будто не зам ѣчая ея, спросила у папа: «Т. е. какъ испортится?» — «Избалуется», сказалъ папа, приподнимаясь и кланяясь княгин ѣ. Бабушка обратилась тоже къ двери. Какъ только Корнакова зам ѣтила, что на нее вс ѣсмотрятъ, она пошла гораздо скор ѣе, ч ѣмъ прежде, и тотчасъ же начала говорить; она говорила такъ скоро и связно, что трудно было понять ее. Это обстоятельство заставило меня заключить съ самой выгодной стороны о ея ум ѣ, и я сталъ вслушиваться и наблюдать. Княгиня много говорила одна, съ самаго того м ѣста, гд ѣее зам ѣтили; она, не переставая говорить, подошла къ креслу бабушки, не умолкая, поц ѣловала у нея руку и ус ѣлась подл ѣ.

Я увидалъ въ зеркал ѣб ѣлокураго мальчика въ каричневомъ полуфрачк ѣ, съ б ѣленькими воротничками, перекосившимися на бокъ, съ припомаженными висками и съ торчащими вихрами на макушк ѣ. Мальчикъ этотъ былъ красный, и на широкомъ лбу и носу выступали капли пота. Онъ, видимо, старался им ѣть видь задумавшагося мальчика, но былъ просто очень сконфуженный мальчикъ. Видъ этого мальчика въ зеркал ѣмн ѣбылъ очень непріятенъ, и я оглянулся на вс ѣхъ, не видалъ ли кто-нибудь, что я смотр ѣлъ въ зеркало, но большіе были заняты какимъ-то разговоромъ, а Володя смотр ѣлъ на меня, но какъ только я взглянулъ на него, сталъ смотр ѣть въ другую сторону. Онъ в ѣрно понялъ, что мн ѣдолжно быть непріятно знать, что я дуренъ, и притомъ знать, что онъ хорошъ и чувствуетъ свое преимущество передо мной. Глядя на его худенькую, стройную фигурку, румяныя щеки, черные, тоже, какъ и у папа, всегда см ѣющіеся глазки, гладкіе, темные волосы и общее выраженіе веселости и самодовольства, я завидовалъ. Названіе, которое мн ѣдалъ папа — философа, я переводилъ: дурносопый . И ежели философъ, значитъ мудрецъ, и я бы былъ мудрецъ, я бы ни минуты не поколебался отдать всю свою мудрость за хорошенькое личико.

Я помню, какъ разъ, въ деревн ѣ, за об ѣдомъ, говорили про мою наружность, и при мн ѣmaman, которая вс ѣми средствами старалась найдти что-нибудь хорошаго въ моемъ лиц ѣ, должна была сознаться, что я очень дуренъ. И потомъ, когда я подходилъ благодарить за об ѣдъ, она потрепала меня по щек ѣи сказала: «Ты это знай, Николенька, что ты дуренъ, и за твое лицо тебя никто не будетъ любить, а ты долженъ стараться быть умнымъ и добрымъ, тогда тебя будутъ любить за твой умъ и доброту». Мн ѣбыло не больше 6-и л ѣтъ, когда она мн ѣэто сказала, но это такъ вр ѣзалось въ моей памяти, что я помню ту мысль, которая мн ѣвъ эту минуту пришла, имянно, что она отъ меня скрываетъ всю правду, но что она уже ув ѣрена въ томъ, что я уменъ и добръ. Съ той минуты я уб ѣдился навсегда въ 3-хъ вещахъ: что я дуренъ, уменъ и добръ. Къ посл ѣднимъ 2-мъ мыслямъ я такъ привыкъ, что никто и ничто не могло бы меня разув ѣрить (Какое-то, должно быть ложное, чувство мн ѣговорило, что во всемъ есть возмездіе — «я не хорошъ, зато я уменъ» — думалъ я), но къ первой мысли я никакъ не могъ привыкнуть и продолжалъ очень часто пов ѣрять свои сомн ѣнія на этотъ счетъ не только зеркаламъ, но вс ѣмъ в ѣщамъ, которыя способны отражать довольно ясно. Такъ, часто я смотр ѣлся въ стаканъ, въ самоваръ, въ графины и т. д., но вс ѣэти в ѣщи отв ѣчали мн ѣнеумолимо то же самое, т. е. плохо. — На молитв ѣочень часто я просилъ Бога, чтобы онъ сд ѣлалъ меня красавцемъ. Отъ этихъ умозр ѣній насчетъ преимущества красоты передъ другими дарами природы я, вспомнивъ слова Княгини и бабушки о розгахъ, перешелъ къ разсужденіямъ о томъ, с ѣкли ли насъ или н ѣтъ?