Натан Энгландер - Кадиш.com

— Готовить грандиозные ужины, — сказал он. — Устраивать большие стирки. Расчищать книжные полки.

— Я не про твой вынужденный отпуск спрашиваю. Я спрашиваю: что ты будешь делать, чтобы избавиться от этого помешательства?

— Избавиться? Не могу я от него избавиться, пока не разыщу Хеми. Очевидно, это он велел им не отвечать.

— Кому велел — сайту? Боже правый, зачем ему это?

— Может, дал обет, совсем как назир [78] Назир (назорей) — в иудаизме человек, который дал временно или навечно обет воздерживаться от употребления винограда и продуктов его переработки, не прикасаться к умершим и не стричь волос. , — поклялся никогда не принимать благодарностей, никогда не допускать, чтобы его разыскали, выполнять свою бескорыстную работу так, чтобы ничем не оскверниться. Только этим и можно объяснить. Единственное логичное объяснение — kaddish.com избегает конкретно меня, именно мной так пренебрегает, — в сущности, подтверждает, что без Хеми тут не обошлось. Я должен дать ему знать, что хочу только одного — получить назад бремя своей скорби, — а как получу, больше его не побеспокою.

Тут-то он и сказал ей, чего втайне пожелал во время авдалы, объяснил, почему расценил временное отлучение от школы как знак свыше.

Мири выслушала сочувственно, а затем покачала головой.

— С такими-то планами ты, может, в итоге и получишь обратно свою скорбь — получишь с лихвой. Станешь скорбеть по кредитным картам, на которых исчерпал лимит, чтобы оплатить поездку, и по потерянной работе, когда Давидофф наконец-то поймет, что ты полный псих, и взаправду тебя уволит. И еще сможешь скорбеть оттого, что жена рано или поздно тебя бросит, но сначала в отчаянии повыдергает себе все волосы, которые сейчас прячет под париком.

Это, последнее, стало для Шули ударом под дых.

— Ты же меня не бросишь? — спросил он, перепугавшись не на шутку.

Стоит только вспомнить об этом на узкой койке, в узеньком гостиничном номере — и Шули сотрясает дрожь. Вместо ответа Мири выдержала долгую паузу, а затем высказала что-то вроде предупреждения:

— Вот что я могу тебе сказать: я тебя никогда не брошу. И еще кое-что могу сказать: любой брак держится на понимании, что даже самые хорошие отношения нельзя пускать на самотек. Что всему есть предел, и, если переступить черту, человек, который никогда бы тебя не бросил, вдруг сбежит.

— Как ты можешь так говорить?

— Я? — рассмеялась Мири. — Какая жена не пригрозит уходом в ответ мужу, который уже собрался уйти из дома?

— Я еду на несколько дней. Максимум на неделю. Вернусь еще до того, как надо будет выйти на работу. Мы с тобой посвятили жизнь спасению еврейских душ. А как насчет спасения моей души? Книга Жизни, — сказал он. — Сколько поблажек мне уже делали, год за годом, если я до сих пор живой?

— Думаешь, после всего сделанного тобой добра Бог за одну ошибку молодости вычеркнет твою душу из Книги? Неужели ты думаешь, что так устроено небесное правосудие?

— Если бы я совершил тот поступок по неведению — нет, Он бы меня не вычеркнул, — сказал Шули. — Но даже тогда я знал, что к чему. Даже тогда я был не настолько молод.

Книга Жизни — не пустяк: и для Шули, и для Мири это очень серьезно. Самая настоящая книга учета, тебя в нее каждый год совершенно буквально записывают по новой или из нее — не приведи Бог — вычеркивают. Ежегодный приговор — не образ и не идея, а вердикт, реальный настолько, что для тебя это вопрос жизни и смерти.

И Шули знал: если уж он упомянул об этом, Мири не рискнет оставить его мольбу без внимания.

Она взяла его пиджак и, сложив, пристроила на кухонный шкафчик. Потом взяла раздвинутую стремянку и понесла в гостиную. Шули, опуская закатанные рукава, пошел следом.

Она влезла на стремянку и достала с верхней полки книжного шкафа старинную семейную Библию: посыпались градом хлопья пыли и обрывки истертой кожи. Спустившись на пол, стоя лицом к Шули, Мири открыла книгу на заднем форзаце, и внутри обнаружились генеалогическое древо и конверт с оставшимися на черный день клинтон-хиллскими деньгами.

— На твою поездку, — сказала она. — Пусть денег хватит на выкуп того, что ты уступил.

Они пересчитали деньги вместе. Две тысячи семьсот пятьдесят долларов, почти по доллару на каждую из душ из списка на сайте kaddish.com, — душ, за которые прочитаны молитвы. Символы, счастливые совпадения окружали Шули повсюду, куда ни глянь.

— Ты уверена? — спросил он.

Видя, как он мается, понимая его — по крайней мере, так он надеялся, — Мири посмотрела на него нежно.

— Уверена, — сказала она. — Просто сделай все, что будет в твоих силах. Ни от кого нельзя ждать, чтобы он прыгнул выше головы. А теперь иди и позвони Эли Стейнбергу, пусть подберет тебе дешевый рейс. И расскажи о своей затее детям — это дело я на себя брать не стану.

Шули пододвинулся к жене, поцеловал ее, и она его тоже.

— Только помни, — сказала ему Мири, — если ты не найдешь там то, в чем нуждаешься, самому себя прощать — это в земной жизни тоже позволительно.

Сколько бы красивых городских кварталов ни было на свете, найдется ли среди них такой чарующий, как Нахлаот в лучах рассвета? Тут и иерусалимский камень [79] Порода известняка, добываемого в окрестностях Иерусалима и используемого для строительства в этом городе с древних времен. , и кровли из испанской черепицы, и переплетенья переулков и проулков, где могут неожиданно заплутать даже те, кто уже приноровился к лабиринтообразной планировке города.

Шули доводилось и прежде бывать в Нахлаоте. Здесь он тусовался в бытность удолбанным и непоседливым Ларри, а когда вернулся в Иерусалим учиться на раввина, провел здесь в ничегонеделании немало спокойных шабатов.

Он знал, какими фокусами этот квартал обманывает восприятие захожего чужака. За проржавевшими железными калитками притаились особняки, а там, где ждешь увидеть горделивый особняк, — лачуги. Одноэтажный коттедж на деле оказывается трехэтажным — он ведь прилепился к склону, а постройка, больше напоминающая пещеру, может похвастаться умопомрачительными видами с заднего балкона.

Эту скромную, сонную загадочность Шули обожал. Отрадно сбиваться здесь с дороги — если только не пытаешься отыскать в этом безумном квартале-кавардаке совершенно конкретный компьютер. Шули подбадривает себя: компьютер где-то рядом. Разве трудно отыскать дом учения вблизи единственного в районе перекрестка?

Стоя примерно там же, где и в прошлый вечер, Шули вытаскивает карту. Возвращается по своим следам назад, в сторону центра, ориентируясь на нарисованный Гавриэлем перекресток двух улиц: это начало координат, а ту четверть плоскости, где находится здание, мальчик отметил красным крестиком.