Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

— Монк исчез?

— Он исчез, — сказала Анна, — но даже если они его найдут — что он получит? Может быть, тоже пять лет? А сколько смертных приговоров на его совести!

«Они до сих пор не нашли Монка, — думал Фабер. Теперь световые зайчики, отраженные от окон Дома музыкального общества, танцевали на стене его спальни. — Они не очень-то его и искали, — подумал он. — Очень многим удалось скрыться! Я тоже ознакомился с судебными делами, тоже побывал в Санкт-Пёльтене, но братской могилы уже не нашел. В 1948 году на этом месте уже был парк со свежими газонами и молодыми небольшими деревьями. В принципе, ведь все равно, где они лежат. Убийцы продолжают жить!»

Фабер и его родители имели немецкие паспорта. Теперь Министерство внутренних дел выдало ему и его матери австрийские — все же его отец был «жертвой политического преследования». Мать и сын снова жили в возвращенном доме в Нойштифте. Напротив проходила ореховая аллея с мощными старыми деревьями, которая кончалась у круто поднимающегося вверх луга. В детстве Фабер вместе с другими мальчишками собирал здесь орехи, упавшие с деревьев. Большой луг, на котором зимой можно было покататься на санях и даже на лыжах, назывался Оттингервизе по имени зажиточного крестьянина-виноградаря, дом которого стоял почти рядом с домом Фабера.

Фабер должен был зарабатывать деньги. Он свободно говорил по-английски и стал работать переводчиком в американской военной полиции, в отделении на Варингерштрассе, угол с Мартинштрассе. Свой первый роман Фабер писал в задней комнате этого отделения, когда выпадали спокойные ночные дежурства. Американцы подарили ему пишущую машинку и дали бумаги. Когда потом он бывал в Вене, он всегда ездил на место своей прежней работы. За прошедшие годы в здании появились разные магазины, даже модный бутик, но ему этот угол виделся таким же, каким он был в 1948 году: отделение военной полиции, с покрашенными зеленой краской стеклами и джипом перед входом.

Его мать умерла в 1952 году. Она хотела, чтобы ее похоронили «на кладбище за нашим домом». Это было очень красивое кладбище, старое, маленькое, тихое. Наблюдая за солнечными зайчиками на обитой светло-голубым шелком стене спальни в отеле «Империал», Фабер подумал о том, что кладбище сильно разрослось, оно простирается теперь вдоль всего поля. Когда Натали еще была жива, они несколько раз посещали могилу матери. «Как странно, — подумал он, — на могилу отца я никогда не приходил, хотя так часто бывал в Лондоне. Хотя очень любил отца. Как странно».

— Скажи-ка, это королева или принцесса? — спрашивала молодая женщина-врач. На ее белокурых волосах — колпак, на лице — защитная маска, оставляющая открытыми только глаза; халат и все остальное — из зеленого целлюлозного материала. Она взяла с полки, заставленной игрушками, роскошно одетую куклу-марионетку и пальцами одной руки заставила ее двигаться. Пальцы были скрыты под желтыми перчатками.

Фабер стоял в коридоре перед палатой, дверь была едва прикрыта. Через большое стекло он видел, а через щель в двери слышал, как врач разговаривала с маленьким ребенком, которому было не более семи лет. Ребенок сидел на краю своей кроватки, очень маленький, очень худенький и совершенно лысый. Фабер не мог понять, мальчик это или девочка.

— Это королева, — тихо сказал ребенок.

Было девять часов сорок пять минут, 16 мая 1994 года, понедельник.

В восемь часов Фабер позавтракал в «Империале». Потом его охватило беспокойство, он схватил телефонную трубку и стал набирать номер, который он записал в Биаррице под диктовку своего друга Вальтера Маркса.

Он снова услышал голос маленькой девочки: «Алло! Детский госпиталь Святой Марии. Пожалуйста, немножко подождите…»

Прошло почти три минуты, и он снова услышал нежный детский голос.

Затем ответил мужчина:

— Детский госпиталь!

— Доброе утро! Моя фамилия Фабер. Я могу поговорить с доктором Беллом?

— Минутку, я вас соединю…

Фаберу пришлось еще подождать. Он слышал неясные голоса детей и взрослых.

Затем ответил врач:

— Белл!

— Фабер.

— Господин Фабер! Где вы?

— В Вене.

— Это замечательно! — Врач засмеялся. — Это чудесно! Значит, вы все обдумали.

— Это была бы слишком большая подлость, если бы я не приехал.

— Ах, подлость. — Голос Белла прозвучал смущенно. — Я должен перед вами извиниться. Но бедному Горану так плохо… У меня не было другого выхода… Часто я бываю слишком импульсивен…

— То, что вы сделали, было единственно правильным, доктор Белл, — сказал Фабер. — В Биаррице я был… в таком отчаянье… — «Как я говорю это чужому человеку», — подумал он. — Но теперь… теперь я словно освободился. Когда я могу приехать в госпиталь?

— Когда хотите, господин Фабер. В любое время!

— Тогда я через десять минут выезжаю.

— Может быть, вам придется меня подождать, у нас тут сегодня с утра столпотворение.

— Я подожду до тех пор, когда у вас появится время для Горана и меня.

«Для Горана и меня, — подумал Фабер. — Что со мной происходит? К чему все это приведет? Но я действительно чувствую себя словно освобожденный».

— Адрес! — сказал Белл. — Флориангассе. Угол Бухфельдгассе. Вы ориентируетесь в Вене?

— Я возьму такси.

— Еще один момент! Очень важный! Если вы появитесь здесь как Роберт Фабер, это вызовет большое любопытство и толки среди детей и родителей. Многие читали ваши книги. Но это нам сейчас никоим образом не нужно. У вас должно быть другое имя. Лучше всего вам надеть врачебный халат. Я сейчас же переговорю с моим шефом профессором Альдерманном и с коллегой Юдифь Ромер. Она предупредит всех врачей, сестер и сиделок. Другое имя для вас! У вас есть предложение?

Фабер сказал:

— В тысяча девятьсот шестидесятом году я проходил в Вене курс лечения от алкоголизма. Сначала я недолго пробыл в психиатрическом отделении Городской больницы, а затем долечивался в санатории Кальксбург. Тогда я тоже был под другим именем. Из-за журналистов. Я носил имя Питера Джордана.

Одновременно он подумал: так звали главного героя моего романа «Горькую чашу до дна».

— О’кей, Питер Джордан, — согласился Белл. — Я скажу Юдифь Ромер. Пока!

«Итак, теперь я Питер Джордан», — подумал Фабер. Он поднялся и пошел к двери. При этом его взгляд упал на пистолет, который он вынул, распаковывая чемодан, и положил на стол. Он отнес его к номерному сейфу с квадратной стальной дверцей, которая была открыта. Положил оружие в ящик, закрыл дверцу и набрал кодовое число 7424. Это были в сокращенном виде день, месяц и год его рождения. Он всегда пользовался этим кодом, потому что его он забыть не мог.