Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

— Извините… Этого больше не повторится. Честное пионерское. Я приехала в последний раз.

В ту ночь они говорили недомолвками и полуфразами. Алик почувствовал перемены в поведении Юли, но значения не придал. Он был полностью поглощен предстоящей сдачей рукописи в толстый журнал. Это был его дебют, и скоро, совсем скоро тщеславие мамы на берегах Волги должно быть удовлетворено. Они не шутили в ту ночь, не смеялись, как обычно, радуясь друг другу и замечая перемены, незначительные, крошечные, понятные только им двоим. Они не любили друг друга, как все эти три года, в ночь с пятницы на субботу: страстно, нежно, соскучившись за неделю и отдавая самое сокровенное, что таилось на дне их душ друг для друга, что рвалось навстречу. Ничего не было. Просто была встреча, и они легли спать, и потом было утро, и они лежали рядом, уставшие, утомленные, как обычно. Она, прижавшись щекой к его плечу и обхватив руками его шею, закрыла глаза. Молчала. Он рассматривал потолок, считал на нем трещины. Их было, как всегда, шестнадцать больших и около девяти маленьких. Тех, что были заметны. Если встать на кровати и приблизиться к потолку, трещин было гораздо больше, но это если встать. А так… в общей сумме двадцать шесть. Волны истомы перетекали к ногам и обратно, и Алику приятно было осознавать, что она еще не знает, а уже начались перемены в их жизни. Алик, не оборачиваясь к ней, выговорил торжественно и весомо: «Я нашел вариант».

Этот разговор он заводил впервые, и Юля, не отнимая щеки от его лица, спросила, что же это за вариант. Он ответил, что существует некто, который может предложить им человека, за которого ей придется фиктивно выйти замуж, потом развестись, потом разменяться, естественно, заплатив ему энную сумму, и заиметь свою комнату где-нибудь в центре Узловой.

Юля чуть помедлила и спросила, а что потом. А потом, когда они разведутся с тем человеком, он, Алик, женится на ней. На уже разведенной.

После такого заявления Юля опять, как вчера, едва не рассмеялась в голос, но увидев, с каким гордым видом все это говорилось, кивнула, как будто совершала фиктивные браки каждые две недели, потом встала и, собрав шторы, скатерть, брюки, сорочки, нижнее белье, полотенца и даже старую половую тряпку из ее полосатой ковбойки, заперлась в ванной. Бывшую ковбойку она отмывала и отжимала тщательнее всего. Ковбойка приехала сюда из общежития. В ней Юля познакомилась с Аликом. Теперь это была хорошая половая тряпка, с отрезанными пуговицами и оторванным одним рукавом.

Прополоскав и сложив белье в тазы, Юля села на краю ванной и стала смотреть в пол. Кисти рук и поясница гудели от работы, кафельный пол делился на разноцветные квадраты, и прямо перед глазами по ярким плиткам, с трудом преодолевая промежутки между ними, бегал таракан. Юля думала о том, что никогда не вернуть того общежития, института, той легкости взаимоотношений и того отчаяния, с которым ее подружки влюблялись каждые полгода. У нее всего этого не было. Она как встретила Алика, так и свет померк. Накрыло. Она вспомнила, сколько ей было сказано и выговорено, чтобы она не замыкалась на Алике, чтобы она открыла наконец глаза и рассмотрела, что он такое на самом деле: рыба, маменькин сынок и мямля. Не любили тогда Алика в общежитии. За то, что добротно одевался и имел заносчивый нрав. И конечно же за то, что знал языки. Хорошо знал. Утром ходил в киоск, покупал «Moskow news» и читал. Может быть, специально, давая понять разницу между ними и Аликом, который может вот так запросто смеяться какому-то там английскому юмору на последней странице газеты. Конечно, такое не прощается. И поливали его за глаза по-всякому. Но когда увидели, что у них не просто так, а действительно серьезно, когда увидели, как он ждет ее после лекций, как бережно берет под руку и они идут гулять под дождем по Узловой, а потом приходят в общежитие — злословие поутихло, хотя и полз по факультету слушок, что не такая уж она и простая, Юля из Черемхова! Она все рассчитала, она умножила и разделила этого Алика на двадцать лет вперед! Она специально окручивает его, потому что понимает, что такое сынок обкомовского работника, потому что всё-о-о-о она понимает и только прикидывается маруськой, недотрогой и чуть ли не сиротой! А сама она… Слухи ползли, увеличивались, обрастая небылицами и глупостями. И распускали эти слухи все те же самые язычки, которым всегда плохо, если кому-то хоть чуточку хорошо.

Вскоре они стали жить открыто, как муж и жена, не скрывая этого, не прячась по углам. Двое ребят из его комнаты сняли квартиру, уехали из общежития, и она переселилась к Алику. Весной у Алика умер отец. Это был такой силы удар, что Алик не оправился от него до сих пор. Это знает только Юля.

Уж слишком казалось ему все впереди ясным и понятным. Уж слишком были велики скрытые надежды на силу, вес и поддержку в будущем отца. С его помощью Алик хотел устроиться в какую-нибудь редакцию, в хорошую редакцию хорошего издательства. Тогда он уже твердо решил стать переводчиком и, может быть, поехать за границу… Почему нет? Во всяком случае можно поставить себе цель. И добиваться ее. И почему бы не добиваться ее с помощью папы? В конце концов он не виноват, что папа у него — это Папа, а не кто-то там другой. Вот так он изменил своей установке все сделать самому, добиться собственными силами. Но смерть отца заставила его вернуться к тому, что он — сам сделает все, он всего добьется, непременно — сам!

На похороны Юля не поехала. Да и кто она такая, собственно? Алик уехал один, ни разу не позвонил из Куйбышева, а приехав через две недели, жил у знакомых и отчего-то не давал о себе знать. В общежитии он появился через месяц. Она застала его с распакованным чемоданом, бледного, курящего, спокойного, в новом костюме, который купили на похороны там, в Куйбышеве. У него были очень красивые новые туфли, а на пальце сверкал перстень. Это было что-то новое в Алике.

Перстень, оказывается, был семейным, с печаткой, из золота. Поначалу Юля никак не могла привыкнуть к нему. Уж слишком он не шел Алику. Но он упорно носил его, утверждая, что только отец не носил его. А отец деда носил и дед деда. Фамильный перстень. Скоро все привыкли к костюму Алика. Он носил его, как и перстень, не снимая, и как-то сразу, за месяц, вырос из потертых джинсов и почти никогда их больше не надевал. После смерти отца Алик повзрослел.

Внешне он был спокоен, а внутри Юля чувствовала панику и суету. Да еще, по-видимому, произошел какой-то разговор с мамой в Куйбышеве, и этот разговор был не в пользу Юли. Она стала вроде бы лишней. Лишней?! Ему?! Они поссорились.

Тяжелая была весна, Юля переводилась на другой факультет, а тут еще Алик то пробегал мимо, опустив голову, то, наоборот, делал вид, что ничего не происходит, подсаживался в буфете, разговаривал спокойно, заглядывал в глаза, интересовался, чем можно ей помочь? У него был кто-то. Ей донесли сразу же, на следующий день. Но увлечение его оказалось быстротечным, да и было ли оно? Да, она знала, да, она видела ее, видела, что он метался. Но… Она простила. У нее хватило сил простить Алика. И долго потом удивлялась себе: как же она, такая гордая, воспитанная мамой и старшей сестрой открыто, честно, предъявляющая жизни высокие требования, — простила его. И никогда не упрекала его, не вспоминала. Да, то была плохая весна.