Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

Да, эти стадионы… Великая взаимная любовь Евтушенко и слушателей-читателей, то есть как бы народа… На третий день после смерти Евгения Александровича произошел почти мистический случай. Желая втиснуть на книжные полки еще пару книжек, я переусердствовал – и одна книга с полки выпала прямо мне в руки. Евтушенко! 2001 год, издательство «Время». Называется «Я прорвусь в двадцать первый век…» (и прорвался!). И дарственная надпись, где есть такие, например, слова: «…с чувством неразделенности судеб». Неразделенность судеб… Двойной смысл!

Я открыл книгу и впервые прочитал авторское предисловие к ней. И что же я там обнаружил?

«Существует вина общества, вина народа, хотя мы любим идеализировать народ, как нечто невинно страдательное. Но народ не может становиться жертвой бесконечных обманов, если сам не желает быть обманутым. Народ не может позволять разрушать страну, если в нем самом нет разрушительных тенденций. Народ не может так легко “сдавать” своих героев, да и просто сограждан, если не сдается сам. В массовом геноциде у нас виноват не только Сталин, но и сами “массы”, безропотно голосовавшие на собраниях за уничтожение “врагов народа”. Надо взять на наши общие плечи историческую вину за каждого человека, потерянного страной».

Но вернусь в куда более светлые времена, когда с Евгением Александровичем можно было разговаривать не только посредством книг.

Был такой год, такое лето, когда мы с ним встречались чуть ли не через день. Он тогда тосковал – жену Машу задерживали дела в Штатах – и приходил к нам с Аней за домашним теплом и Аниной курицей по-непальски. Потом Маша приехала, а мы как раз уехали на море – вынужденно ненадолго: обе наши собаки, и «пастернаковская» Мика и ее дочка Бетти, были беременны, надо было вернуться к родам. (Причем я подозреваю, что от одного кобеля.)

И все же мы опоздали. Потому что когда вернулись, под сараем повизгивало несколько симпатичных черно-белых щенков, удавшихся в своих карельско-медвежьих мам. Но был там и еще один щенок, явно старше остальных и совсем другого – палевого – окраса. Кто-то подкинул до кучи? Если про унаследовавших благородные Микины карельские медвежьи крови мы понимали, что таких красавцев пристроим, то, что делать с этим бастардом?!

И мы с Аней, посоветовавшись, пришли к выводу, что бастарда надо кому-то переподкинуть. Кому-то доброму. А кто в Переделкине самый добрый и любит собак? Конечно, Евтушенко! К тому же один из двух его псов недавно умер.

И мы поехали без звонка – в надежде, что Евгений Александрович, увидев это создание, сразу умилится и приютит его. Однако ни Жени, ни Маши дома не было. Был только огромный красавец Бим. «Ладно, – сказал я решительно, – подкинем, а потом признаемся, да и Бим добрый, ничего плохого щенку не сделает».

Оказалось, я ошибся: Бим сильно прикусил бастарда, и, как выяснилось позже, вернувшиеся из Москвы Евтушенко с Машей всю ночь провели в ветеринарках.

А потом Евтушенко полюбил несчастного подкидыша. И когда проявление любви поэта к некрасивому псу я увидел во второй или третий раз, совесть моя проснулась, и я все рассказал Евгению Александровичу.

Глаза его округлились и стали как-то белее, брови приподнялись, но не до окуджавской, впрочем, высоты. Повисла мучительная пауза. Но потом Саныч изрек что-то вроде «Молодец, что признался». И все, конфликт был исчерпан. Странноприимный дом Евтушенко принял еще одного жильца.

Таких жильцов на моей памяти было еще двое.

Одного я Евтушенко подсуропил самолично. Это был талантливый поэт из Самары. Евгений Александрович вполне и даже больше согласился с моим мнением про достоинства его стихов и поселил на неопределенное время у себя. Но самарский поэт запил. Беспробудно. И демократичный Евтушенко все же был вынужден выгнать его из своего дома. При этом благородно определив его в Дом творчества.

Другой случай был связан с куда менее талантливым, чем самарский, стихотворцем. Его за высокомерное поведение и еще что-то прогнали из общежития Литинститута. И Евтушенко поселил этого гордеца у себя.

Вскоре умер любимый Евтушенко (несмотря на то что их противопоставляли) «тихий лирик» Владимир Соколов. Евтушенко предложил своему жильцу поехать с ним на похороны поэта. А тот ответил примерно так: «Это ваши проблемы, я к ним не имею отношения». Евтушенко был потрясен, возмущен и прогнал жильца из своего дома.

Вообще же Евтушенко охотно обижался и охотно прощал обиды.

Я не раз убеждался в этом. И на своем примере тоже. Как-то после одной из наших немногих, но все же случавшихся ссор я затосковал, почувствовав, что соскучился по Евгению Александровичу. А тут как раз – его выступление в Доме книги на Новом Арбате. Я туда пришел. Стоял в сторонке. Но Евтушенко, как оказалось, меня увидел. На следующий день раздался его звонок: «Это Женя… Знаешь, ты так на меня смотрел, такими печальными глазами…» В общем, помирились. И я почувствовал что-то близкое к счастью.

А что касается разных завистливых нападок на Евтушенко… Зачастую они просто нелепы. Как, например, недавний фейк про то, что «Бабий Яр» написал не он. Каждый умеющий слышать стихи легко распознает все признаки поэтики и стилистики Евтушенко в этом произведении.

Нет, Евгений Александрович чужие стихи не крал, а с удовольствием хвалил понравившиеся.

Неслучайно именно Евтушенко составил и издал антологию русской поэзии ХХ века, вернув из небытия множество поэтов, а потом взялся и за антологию вообще всей русской поэзии – за все века! Почти доделал, работая до последних дней своей жизни…

Он вообще любил поэзию. В себе и в других. И себя в поэзии, надо сказать, тоже любил, но все-таки поэзию в себе и других – больше.

И – жизнь любил…

Эти строчки из знаменитого стихотворения «Идут белые снеги…» Евгения Евтушенко после его смерти ударили под дых. Быть может, самый жизнелюбивый и жизнестойкий поэт (как он, уже на протезе, объезжал с выступлениями полстраны?!) ушел из жизни. И остались горечь и обида на это «нельзя»…

А вот практически его завещание, написанное в 2000 году, его «Памятник»:

Что ж, завещания надо исполнять…

Памяти Евгения Евтушенко