Анна Бру - Панк-хроники советских времен

В конце концов двери зала с треском отворились и центральные улицы Москвы заполнились «лени-нами». Они оказались в ГУМе, в ЦУМе, в ресторане Метрополь. Начался совершеннейший бедлам. «Ленины» пели и танцевали на улицах современный джаз, как в Вестсайдской истории. Одетые в джинсы и кеды, они все понеслись к Кремлю. Они попытались прорваться в Кремль. Остановить их становилось всё труднее и труднее. Никто не осмеливался их арестовывать. Наконец ворота в Кремль распахнулись, и сверкающая колесница выкатилась прямо к Лобному месту. Панк-рокер и его невеста спрыгнули с колесницы и вскочили на Лобное место, как на сцену. В трансе панк-рокер должен был качаться из стороны в сторону, размахивая направо и налево «Стратекасте-ром», как топором. Он должен будет заголосить на две октавы выше и разбить свой «Стратекастер» о Лобное место. Под гром оваций голова из папье-маше должна покатиться по ступенькам лобного места под барабанную дробь. Прожектор с колокольни Храма Василия Блаженного должен осветить голову, прыгающую со ступенек лобного места — голову Сталина.

Концерт должен был положить конец существованию СССР. Весь коммунистический хлам должен был исчезнуть, как будто не существовал. Последняя песня оперы должна была быть исполнена Клавой, которая должна выглядеть и петь как Джанис Джоплинг. Она должна стоять в центре Лобного места в свете прожекторов и верещать, покачиваясь в ритме мелодии, пока «Ленины» плясали вокруг неё и посылали ей воздушные поцелуи. Перун должен взять её за руку, и они оба должны были прыгнуть в толпу, которая понесёт их по улицам Москвы.

Несмотря на все оголтелые несуразности, «Магия любви» была пророческой рок-оперой, хотя никогда не была поставлена. В 1992 году, девятнадцать лет спустя, СССР прекратил своё существование. В начале грандиозных перемен и исторического развала советской империи, группа странных, никем неопознанных граждан намеревалась поставить памятник Перуну и Клаве у магазина «Российские Вина». Но из этой затеи ничего не вышло. Их демонстрации и их плакаты всякий раз поливали из шланга дворники с Тверской. Потом всем всё надоело, и Путин пришёл к власти в тот момент, когда Россию собрались распродать по частям мировым капиталистам, включая будушего президента США Била Клинтона. Русские олигархи испугались, что миллионы уплывут в неизвестых направлениях и изменили курс истории навсегда.

Ровно через шесть месяцев меня допрашивали в милиции о замысле рок-оперы «Магия любви» и о журнале «Пагуба», о его редакторской бригаде. Особенно их интересовали методы распространения. Меня обыскали, но ничего не нашли.

Как последователь своего отца, я была тверда как скала. «Никогда никому ничего не говори», — стучало у меня в висках. «Чем меньше говорить, тем лучше». Я нутром чувствовала, что чем меньше я болтаю — тем лучше для меня и для всех остальных. Чем меньше информации, тем меньше материала для обвинения. Чем меньше людей вовлечено, тем меньше свидетелей и показаний. Я хранила гордое молчание. Когда они спрашивали моё имя, я сказала, что я не помню. Они сначала засмеялись, но потом поняли, что я не шутила. Один из них пригрозил мне сумасшедшим домом и ударами кулаком по почкам. Я продолжала молчать. Я твёрдо сказала себе, что лучше умру, чем окажусь в тюрьме. Я не хотела работать, как животное, и потом умереть от скоротечной чахотки на Онеге. Я попросилась в туалет. Следователь повёл меня по коридору мимо выхода. Я прикинулась покладистой, послушной и спокойной. Когда он задержался сзади меня переговорить с другим офицером, я прыгнула как кенгуру к входной двери и выбежала из участка, припустившись вниз по улице. Я бежала зигзагами через внутренние дворы и проходные подъезды. Я бежала, передыхала, потом опять бежала. Это был мой последний шанс удрать, и я не собиралась его упустить. Меня ещё не сфотографировали, имени моего они не знали, и паспорта у меня с собой не было. Свобода!

Степан говорил о благотворном молчании: «оно помогает всем». В принципе, говорил он, мы должны делать вид, что мы очень разочарованы собой из-за своей проклятой памяти. Отвечать надо просто: извините, не помню, извините, не знаю, или извините, но я не знаком ни с тем, ни с другим, ни с тртьим, и так далее. Они могут начать нас бить, но тогда, я надеюсь, мы потеряем сознание, и не будем чувствовать боли. Безо всяких сомненений, молчание — это то, что в конце концов спасёт нас. Помните: ни при каких обстоятельствах не говорите, не сообщайте никакой информации, даже поддельной. Меньше людей будет арестовано, и меньше информации будет доступно о нас и о других. В заключение он сказал:

— Действуйте так, как будто вы уже мертвы, тогда вам нечего будет бояться.

Заметка о Славе Репникове.

В 70-е годы труднее всего было держать рот на замке, потому что трудно было поверить, насколько абсурдными были некоторые обвинения. Даже в 60-е и 70-е годы люди садились в тюрьму за прослушивание аме-риканскиих джазовых пластинок. Одним из них был Слава Репников, с которым я случайно познакомилась в 1980 году. Суд над ним был раздут до полного абсурда. Обвинение было несуразно и несоразмерно. Как любитель джазовой музыки он считался «теплым материалом» для ЦРУ, потенциальным шпионом. Не было никаких достоверных доказательств, что он когда-либо давал какую-либо «ценную информацию» или знал информацию, которая могла бы повредить государству. У него не было доступа к какой-либо ценной информации, он тогда не работал. Он понёс наказание — 8 лет тюрьмы плюс 7 лет высылки за шпионаж, в котором он не участвовал. Он выжил и, в конце концов, покинул СССР перед Олимпийскими играми 1980 года, так как он начал протестовать и СССР решил, что сейчас не время его арестовывать, поскольку Amnesty International в то время интересовалась судьбой советских диссидентов. Олимпийские игры в Москве были под угрозой. Во главе с США 65 стран всё-таки бойкотировали советские Олимпийские игры в 1980 году по причине начала Афганской войны. Времена менялись в связи с падением экономики и усилением давления западных стран.

Люди, не подходившие под описание «нормального советского гражданина», ежедневно подвергались психотерапии и принудительному лечению инсулиновыми шоками, транквилизаторами, нейролептиками и горячими серными инъекциями Сульфазина в «четыре точки». Конечно, это было лучше, чем пытки, как когда люди подписывали себе смертные приговоры в 1930-е годы. Их безжалостно пытали, и они мечтали о смерти. Иногда под сиденьем стула оказывалась клетка с голодными крысами, ожидавшими своей еды. Когда пытаюший вас ублюдок снимет с вас нижнее белье и откроет клетку под вами, и будет наблюдать, как крысы заберутся в вашу задницу, тогда инь-екции Сульфазина покажутся райским методом.