Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Городская площадь выглядела теперь иначе: безлюдности раннего утра как не бывало; площадь заполнили спешащие хозяйки, снующие средь толпы машины и молодые матери, катящие детские коляски. Таавет закурил сигарету, рассчитывая таким образом обрести покой и равновесие, дым проник в легкие, а оттуда на городскую площадь, однако облегчения это не принесло. Возможно, я ничего и не видел во сне и придумал этот сон сейчас, пробормотал он, возможно, то был не сон, а… Ему вспомнился случай из детства: он играл на полу веранды оловянными солдатиками, и вдруг непонятным образом исчез офицер в зеленом мундире и в фуражке с красивой золотой кокардой, он искал его повсюду, но так и не нашел. Когда спустя несколько дней он вынул из коробки свое войско, среди солдатиков оказался и тот самый офицер. Только тогда он понял, что пропажа ему приснилась, но картина, запечатлевшаяся в его памяти, — как он пытался отыскать офицера на залитом солнцем полу веранды, — врезалась ему в сознание как нечто реальное и зримое и еще даже сейчас стояла перед глазами.

Таавет дошел до середины площади, когда заметил на правой ее стороне автобусы, скрытые до этого момента голубовато-серым домом с конусообразной башней. Очевидно, там автобусная станция, подумал Таавет, а поблизости наверняка найдется какой-нибудь киоск, где можно будет купить поесть, подсказал ему его пустой желудок. Но там была всего лишь пивная будка, которую стеной окружала толпа любителей пива. Он стал разглядывать толпу и зеленую будку (странно, почему эти будки всегда красят не в какой-нибудь, а именно в зеленый цвет, и при этой мысли Таавета охватило чувство безысходности, отнимавшее всякое желание что-то делать или куда-то идти).

Навес, под которым он сел на скамейку, был продолжением похожей на барак автобусной станции; в течение нескольких минут он тупо смотрел, как люди входили в автобус или выходили и как наскучило им ожидание, и внезапно ему пришло в голову, что он забыл записную книжку дома. Словно кадр из фильма, перед глазами возникло, как он достает ее из портфеля, кладет на пианино и записная книжка в красной обложке остается лежать на черной полированной поверхности. На всякий случай он порылся в карманах и убедился, что красное на черном превратилось в стоп-кадр и изменить это можно будет, только когда он вернется домой, но самым прискорбным было то, что в записной книжке находился адрес Марре Вярихейн, не так давно полученный им от знакомого редактора молодежного журнала. Когда этот факт дошел до сознания Таавета и завладел его мыслями, он стал потерянно озираться вокруг, как бы ища помощи, но увидел лишь людей, которые с безразличными лицами сидели, стояли, ходили. Его охватила бессильная ярость, он мучительно пытался вспомнить, что же было написано на листке записной книжки, но перед глазами мелькали одни буквы и цифры, нацарапанные зеленым фломастером, и ни в какую не хотели принимать отчетливую форму. Впереди его ждал ничем не занятый день, и рассчитывать можно было только на счастливый случай — вдруг он встретит Марре на улице. Внезапно он почувствовал легкое прикосновение к плечу и услышал вопрос:

— Хочешь, я тебе погадаю?

Таавет не хотел и сделал рукой отрицательный жест, но затем с удивлением посмотрел на стоящую перед ним цыганку в длинном клетчатом пальто. На плечи у нее был накинут большой цветастый платок, а на руках она держала младенца, завернутого в розовое атласное одеяло, цыганка говорила на чистейшем эстонском языке. Женщина была смуглой, ее черные волосы отливали синевой. Таавет никогда в жизни не видел цыганку, которая говорила бы по-эстонски, и он протянул ей руку.

— Да-a, но тебе придется дать моему ребенку пятьдесят копеек, — наставительно произнесла цыганка. — Ты не настолько глуп, чтобы пожалеть копейку.

Таавет отыскал мелочь, и они отправились за угол, где женщина принялась изучать его руку, поднеся ее чуть ли не к самым глазам.

— Ты рос в хороших условиях, и тебя окружала любовь, но ты не был счастлив, ты жил больше сам по себе, есть в тебе что-то, что не дает тебе душевного покоя, ты шел в жизни прямым путем, но и это не сделало тебя счастливым, у тебя нет близких людей, с которыми ты бы мог разделить свои заботы, и если я сказала тебе правду, ты дашь моему ребенку еще пятьдесят копеек, и тогда я скажу, что ждет тебя в будущем.

Таавет достал кошелек, пальцы его, когда он искал мелочь, дрожали от волнения. Мелочи не оказалось, и он вынул рубль, немного постоял в растерянности, а затем отдал его женщине. Та опустила руку в карман и начала отсчитывать сдачу.

— Да вы что, зачем… — Таавет сделал неловкое движение, но цыганка вручила ему пятьдесят копеек и, словно извиняясь, сказала:

— Деньги, они счет любят… — И снова принялась изучать его руку. Прогуливающиеся неподалеку мужчина и женщина с детской коляской остановились и принялись глазеть на них. Таавет в смущении отвернулся и почувствовал на своей руке дыхание цыганки.

— Живешь ты сейчас как будто солидно, налаженно, но тебе не хватает спутника жизни… — медленно, низким голосом вещала цыганка, и Таавету почудилось, будто каждое ее слово — опасная весть из какого-то неведомого ему мира, рука, лежавшая в ладони женщины, вспотела, и его охватило непреодолимое желание вырваться из этого плена и уйти, но непонятное любопытство приковало его руку к руке цыганки и заставило жадно ловить каждое ее слово. — Ты путешествуешь, — продолжала цыганка, — в этот город тебя привели сердечные дела, ты долго колебался, прежде чем отправиться в путь, но имей в виду, эта поездка может стать для тебя роковой. Счастье может оказаться непрочным, судьба может выкинуть с тобой злую шутку. Еще не поздно вернуться и зажить по-старому. Остерегайся! Если в определенный час ты поведешь себя правильно, твоя линия жизни вновь обретет силу, а то она, похоже, тонка у тебя, легко может оборваться, не впускай змею в свое сердце… а если все сложится хорошо, то доживешь ты до семидесяти двух лет и будет у тебя двое детей. С первой женой не будет ни одного, а со второй приживешь мальчика и девочку. — Последние слова женщина произнесла как-то поспешно, нехотя и, выпустив руку Таавета, быстро зашагала в сторону пивного ларька, вокруг которого по-прежнему толпились мужчины. Таавет невольно подумал: «Такой маленький городишко, а столько пьяниц». Но эта мысль была всего-навсего щитом, с помощью которого он пытался оградить себя от других мыслей, вызванных предсказанием цыганки и набросившихся на него, подобно стае голодных чаек.

Женщина что-то скрыла, чего-то недосказала… Он никак не мог избавиться от этой смутной догадки; мучительное, прямо-таки мистическое ощущение, что он мог бы узнать всю правду о своем будущем, довело Таавета до того, что он утратил чувство реальности: понесся к ларьку, полагая, что цыганка все еще там, готов был предложить ей рубль, пять рублей, сколько угодно, лишь бы она ничего от него не утаила.