Юрий Асланьян - Последний побег

К трем часам ночи он нажарил ледяной рыбы, а к пяти была готова перловая каша и бульон для обеденного супа.

После завтрака пришел старшина Цыпочкин, мрачно посмотрел на Гараева и сел кухонный стол.

— Надежда тоже заболела, — произнес он, поднимая голову на повара, — выдержишь?

Прапорщик знал, о чем спрашивал: у повара срочной службы смены ставились чаще, чем у гражданских, поэтому следующая ночь тоже будет его, впереди — еще две смены по двенадцать часов, еще сутки бешеной работы.

Первое готово. Компот из сухофруктов отпаривался рядом — в таком же объеме. Оставалось второе: бифштексы в количестве ста десяти штук и рисовая каша. О, как он не любил варить эту рисовую кашу — уж лучше бигус. Варить надо долго, постоянно работать деревянной мешалкой, чтоб не пригорело, при этом подкидывать поленья в печь.

В два часа ночи прибежал дневальный и сказал, что его вызывают к телефону. К аппарату Гараева вызвали первый раз в жизни — там, где он жил до службы, этот вид связи относился к элитным. Как он обрадовался и удивился, когда услышал голос Джаббарова!

— Хакимушка! — кричал он в трубку. — Хакимушка! Скоро дембель, Хакимушка… Мы поедем в Таджикистан…

— Я построю тебе там дом, — отвечал друг, — а ты отдашь мне в жены свою сестру…

В ту ночь Джаббаров был дневальным 13-й роты военной части 6604 Красноярской дивизии внутренних войск МВД СССР, поэтому имел доступ к телефонной связи.

Когда в восемь часов утра Елена Александровна Морозова пришла на работу, посреди кухни на дочиста выскобленном нарядом полулежал Гараев, в белой нательной рубахе, лицом вниз, с раскинутыми в стороны босыми ногами. Он спал.

— Гриша, ну почему ты не послал за мной? — возмущалась она, подняв повара на ноги. — Иди спать в казарму!

Он ушел и проспал двенадцать часов — и никто не смог бы его разбудить в этот день, даже дембель.

В три часа кто-то постучал в окно раздачи — Гараев поднял крышку. Показалось веселое лицо сержанта Вострок-нутова.

— Спасибо за закуску, — поблагодарил он и поставил перед поваром початую бутылку водки.

Да что початую — там оставалось граммов сто, на дне, можно сказать.

— Я сейчас не могу, — с усталой улыбкой ответил Гриша, — котлеты, каша… Рота останется голодной — меня расстреляют.

— Ладно, — согласился Юрка, — спрячь где-нибудь, утром выпьешь, перед сном — и останешься живым. Я пошел спать…

Гараев опустил крышку и начал искать место, куда бы спрятать бутылку — найти удалось только в холодном коридоре, за бочкой с квашеной капустой.

Чтобы отогнать сон, начал читать наизусть «Евгения Онегина», каждая глава — ровно полчаса. С четвертой главой работу закончил: аккуратно сложил котлеты на противень, бачок с кашей оттащил на край плиты. До подъема оставался час, до завтрака — два. Григорий решил отдохнуть и бросился на белый от МЗП пол — лицом вниз. МЗП — это мало заметное препятствие, скрученная проволока, которая натягивается вдоль забора — основного ограждения зоны. Воины скручивали ее в моток и драили доски пола.

Через час его поднял ответственный по роте — старшина Цыпочкин.

— Чем ты тут занимаешься? — спросил он грозно, вплотную подойдя к поднявшемуся с пола Гараеву.

— Все сделал, — ответил Григорий, — отдыхаю…

— Ладно, — усмехнулся прапорщик, — дай пожрать чего-нибудь.

Понятно, что офицеры никак не вписывались в продуктовую раскладку роты, но офицеры не стеснялись… Поэтому обычно готовилось на три-четыре блюда больше.

Потом, когда уже последний солдат был накормлен, а смена еще не пришла, Гараев вспомнил о водке, стоявшей в коридоре за бочкой. Он так устал, что пить не хотелось. Гараев немного подумал и решил перепрятать — вынести ее в склад. Опустив крышку раздаточного окна, он надел бушлат и опоясался кожаным ремнем, засунул бутылку за пазуху и вышел на солнечный свет.

«Ни хуя себе…» — тут же нарушил он клятву не материться. Правда, нарушил не вслух, поэтому не считается…

В семи метрах от него, на краю широкого деревянного трапа, стояли командир роты и прапорщик Цыпочкин. Стояли и мирно беседовали — друзья, бля… Второй раз нарушил, но опять не считается…

Гараев, без труда изображая усталое равнодушие, прямиком направился к дверям сарая, где находился склад. На ходу доставая из правого кармана ключи, перегораживая локтем обзор с трапа, чтобы не видно было, как оттопыривается левый бок бушлата… Но все хитрости оказались напрасными.

— Гараев, стой! — крикнул командир роты.

Но Григорий вопреки приказу сделал еще два шага вперед, три шага, четыре…

— Стой, Гараев! — раздался голос прапорщика. Григорий не повернул головы, хотя внутри все похолодело от страха.

Он сделал еще два шага и боковым зрением увидел, что офицеры медленно начали идти к нему, главное — оба, не сговариваясь, шагнули с трапа в весеннюю грязь.

Решение возникло мгновенно: Гараев развернулся и рванул в сторону хозяйственного двора, придерживая левый бок бушлата правой рукой. Сзади он слышал, как побежали за ним командиры, неторопливо, будто не придя в сознание от изумления.

Григорий быстро миновал первую весеннюю землю, калиткой пересек линию дощатого забора, по краю громадной желтой лужи выскочил на тропинку в тающем снеге и побежал туда, где метрах в двадцати стоял незаконченный сруб сарая, который в скором времени должен был стать ротной сушилкой и каптеркой.

— Гараев, ты об этом пожалеешь! — услышал он за спиной крик командира роты.

Григорий понял, что пора действовать: он за горлышко выхватил из-за пазухи бутылку, сдернул с нее легкую крышечку и с размахом запустил вперед и вверх — как можно дальше и выше! Будто боевую гранату на стрельбище.

Бутылка летела в синем весеннем небе, медленно переворачиваясь и радуя взгляд Гараева, который остановился около сруба и смотрел, как она быстро падает в апрельский снег.

— Ты думаешь, это тебя спасет? — спросил прапорщик, сплевывая под ноги. — Тебя уже ничего не спасет…

Гараев стоял, опустив руки по швам, в пилоточке, надвинутой на самые брови. У него не было другого выхода.

— Иди за бутылкой, — кивнул в сторону почти истаявшего сугроба старший лейтенант.

Лицо офицера ничего не выражало, кроме будущего. А будущее это имело бледный вид и сжатые губы палача.

Григорий пошел — на ходу расстегнул пряжку ремня, хо — рошо запахнул бушлат и по новой стянул его ремнем.

— Бутылку поднимай на наших глазах — горлышком вверх! — приказал прапорщик Цыпочкин.

Гараев залез в снег настолько, что чуть не набрал в сапоги, достал бутылку и с радостью увидел, что расчет его полностью оправдался — она была совершенно пустой… Сто граммов водки вылились, когда посуда медленно переворачивалась в синем небе Сибири.