Юрий Асланьян - Последний побег
- Название:Последний побег
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Книжная площадь
- Год:2007
- Город:Пермь
- ISBN:5-88187-306-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Асланьян - Последний побег краткое содержание
Противостояние личности и государственной «машины», необходимость сохранения человеческого достоинства в любой ситуации — вот основная идея, пафос прозаических произведений автора. Стилистическая цельность, динамичность и образность прозы Асланьяна ставит его в один ряд с лучшими современными писателями.
Последний побег - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Как и предвидел Пшеничников, услышав еврейское имя, второй секретарь, естественно, звонить не стал, и при этом — было заметно — испытал приступ острого славянского удовольствия.
— Я все сделаю сам! И. о. не будет возражать директору завода — даже не вякнет… И мы ничего не скажем сегодня, чтоб не гоношился понапрасну. А потом будет поздно.
— Я согласен. Но позвонить все-таки стоит.
Секретарь был удивлен: какое чувство дисциплины у человека! Подходящая кандидатура…
— Исаак Абрамович будет гордиться тобой!
Пшеничников, спускаясь по ступеням дощатого крыльца, почти искренне пожалел секретаря: «Когда ты узнаешь завтра, что я единственный социолог — на тридцатитысячный коллектив, накануне я совершил прогул, а листовки с воззванием висят уже во всех проходных завода, ты поймешь, как дешево тебя купили, и заплачешь в своем кабинете — от обиды и злости на жизнь… Миша скажет, что ничего не знало прогуле, а я разве не настаивал на звонке Абра-мычу? Такой мне ответ вам, сукам продажным, живи, шестеренка ты от часов, пиздюлина с ручкой, как говорит мой папа…»
Игорь Николаевич сел на скамейку и заметил про себя, что завод после того, как он ушел с территории, не остановился, — и если он умрет сейчас здесь, на этой теплой доске, ни одна резьба не сорвется, ни одна гайка с болта не слетит. Тысячи стволов отправляют в небо миллионы душ, но при этом во всех газетах настойчиво пишут о вреде курения. И Пшеничников достал из коричневой пачки болгарскую сигаретку.
Кажется, Вельяминов рассказывал, что видел на нижней территории БТР, доставленный в заводскую реанимацию эшелоном. В реанимацию, а может быть, в шихту — на переплавку. Корпус с разорванным днищем, броня забрызгана кровью парней, головы которых раскололись как орехи в горячих горах Афганистана. И что тут скажешь ты, социолог, призванный за сто тридцать рублей заниматься гуманитарными проблемами там, где с оборонной продукции в жестком темпе производственного графика смывается кровь детей, присланная по железной дороге с того света? Что скажешь ты, зарабатывающий свои дешевые деньги эзоповым, ущербным языком интерпретаций? Не солнце, а черная овчарка смотрит на тебя сверху, с плоской кровли городской тюрьмы. Сверкающие стволы в когтях мостового крана, расточные станки, револьверные — два слова на кирпичном фронтоне прошлого века: «Пушечные заводы». Уже сто лет здесь производится смерть. Конечно, замечательно смотрятся на фоне вечереющего неба старинные световые «фонари» на крышах — окна, похожие на слуховые, чердачные рамы, предназначенные для вентиляции и дневного освещения цехов, квадратные стекла, мерцающие изнутри голубыми зарницами электросварки — конечно, изумительно… И подозрительно: что варит он там, этот добросовестный ученик горного инженера Славянова? Разве не своему сыну варит он бронированный саркофаг, он — ослепший от огня безумец в железной маске с танковой щелью из цветного стекла, фильтром, который должен отсекать опасный для нежной сетчатки спектр?
Своему сыну — и моему тоже, и твоему, Боже… Вот они движутся в будущее ревущей колонной систем залпового огня, будто тщательно разработанная и спланированная стихия: «Град»! «Смерч»!! «Ураган»!!! Будто обещая похоронные венки каждой неизбежной жертве: «Тюльпан», «Гиацинт»… О ревущие!.. Заревет мать убитого, и заплачет этот рабочий, и этот конструктор — тоже. Создатели и сыновья создателей.
Пшеничников бросил догоревшую сигарету в урну и встал, покачнувшись от нахлынувшей в голову крови. Все это лирическая поэзия. Оправдание прогулу, загулу и разгуляю. И почему-то сразу вспомнился рассказ Панченко о том, как они, будучи солдатами, украли в ташкентском театре красный бархатный занавес — и распродали малыми кусками, как флаги, по всей Средней Азии. Как они ехали однажды в товарняке и бросили под откос ведро с горячей кашей — так, чтобы оно пришлось точно в затылок мужчины, шедшего рядом с путями. Как хохотали, улетая по рельсам в свое бесконечное будущее, даже не зная, убили или нет человека. Давно все это началось, когда еще не существовало в мире электросварки и вертикальной, непрерывной разливки стали. Задолго до рождения Исаака Абрамовича и самого ветхого на Земле еврея.
Все были в столовой, когда Пшеничников уже сидел на своем рабочем месте, торжественно отходя ко сну, как трехпалубный теплоход от пристани. И вдруг услышал голос Фариды, тихо-тихо звучавший из-за шкафа:
— У них ребенок был, поскребыш, утром выходит из комнаты и говорит: «Доброе утро, ваше солнышко встало!» Я плакала от зависти… На работу в автобусе еду, бывало, рядом сигаретами пахнет, уже не могу — так мужика хочется!
— Ау меня наоборот — как в сказке, — узнал Игорь голос Катюши, — вдруг все пропало, неужто, думаю, климакс? Рановато вроде… Пошла к врачу, а он: вашему климаксу уже двенадцать недель! Поздно, дескать…
В этот тайный момент дверь распахнулась — и в помещение ввалился Исаак Родкин, как мешок сухой, шевелящейся, потрескивающей тараканьей мерзости. И остановился, радостно глядя за шкаф, будто в холодильник.
— Поздравляю коллектив с премией!
— Есть левые деньги, а премия по НОТ — левее левых! — ответил Игорь.
— А ты здесь? — появилась Фарида с чайной чашкой в руке.
— Нет, я в Париже! — усмехнулся Пшеничников, делая вид, что очень занят работой на калькуляторе «Искра-210»: один плюс четыре плюс два равняется семи…
Он вообще писал мало, считая, что писать под углом лакейских локтей — дурная манера. И еще меньше считал, с первого класса подозревая во всеобщей квантификации что-то непорядочное. Во всяком случае, коэффициент корреляции тут должен быть высоким. Нет, говорил он себе, математический подход — не самый широкий жест по отношению к ближнему.
— Игорь Николаевич, если бы ты не пил, то уже лет через пять стал бы начальником бюро!
Пшеничников медленно повернулся к Надежде Валентиновне — с бескрайним изумлением во взоре.
— Что вы говорите! Уже через пять? — спросил он так, будто не в силах был выдержать приличную паузу. — А Героем Советского Союза — когда? Через восемь? Может быть, отработать двенадцать — горячий стаж — и выйти на пенсию? Через пять… Да мне плевать — когда я выпью, уже через час чувствую себя начальником отдела, минуя ступень исполняющего обязанности…
И Пшеничников направил взгляд на Родкина — с неприхотливой откровенностью мотовилихинского уголовника.
— Опаскудили звание Героя! — согласился Панченко, показывая правой рукой на свою левую грудь. — Уже никто не возмущается тем, что обогнали Жукова. Правильно я говорю, Анатолий Иванович? Четыре звезды!
— Я историю плохо знаю, — ответил сразу, появляясь в дверях, Анатолий Иванович, новый начальник отдела НОТиУ — научной организации труда и управления, — еще в школе, помнится, как дойду до крепостного права — слеза прошибает. А там Юрьев день — на второй странице…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: