Мршавко Штапич - Плейлист волонтера [litres]

Еще я решил меньше пить, но это получалось хуже.

Я съездил к детям, затем провалялся на диване целый день, потягивая вино и читая материалы к биографии Бродского. Я отдыхал душой и мечтал о набережной Неисцелимых.

Так пришел сочельник Рождества. И еще один повод почитать Бродского и его прекрасный многолетний цикл. И про кофейную халву, и про дворец наместника – все прекрасно. Думая о Венеции, я решил перечитать заодно «венецианский» роман Лимонова, самую французскую, так скажем, его вещь, и пересмотреть все фильмы Антониони. К последнему пункту плана я даже приступил, начал с «Идентификации женщины», но тут упал поиск. Прямо в ночь с шестого на седьмое.

«Штапич, прозвони поиск» – так начиналась обычная песня. «Прозвонить» – значит подробно поговорить с заявителем и представить картину, как она есть, в чатике.

Пропала женщина, 37 лет, трое детей. Заявитель – друг, но звонить надо мужу.

Муж говорит о её психологических проблемах – без работы, финансовые проблемы семьи… Говорит, просто взяла и ушла ночью 2 января. 4 дня назад! Заявление в полицию он подал только 5-го, хотя прежде она не пропадала.

Из плюсов поиска – она известна в творческих кругах, и многие готовы серьезно помочь: ориентировки, репортажи по телику, все будет организовано. Супер.

Напрягает только муж.

– Как вы думаете, где она? – спрашиваем у него.

– Думаю, что-то нехорошее случилось, – отвечает этот гениальный человек. – Она не могла вот так от детей уйти.

– Перестаньте. Может, она в больнице, потеряла память… мало ли.

– Она никогда не попадала в переделки никакие, она внимательный человек была.

И везде – это «была»!!! Все глаголы – в прошедшем времени.

Он ее похоронил.

Мысль только одна, без разных версий – это убийство; уверенность – 60 %, это много для первого опроса.

Дальше – больше. Муж не пускает меня домой, на предложение о встрече тоже реагирует отрицательно:

– У меня тут дети, они спрашивают, где мама. Если и я уйду… ну, нет, не пойду я никуда.

Выясняется, что у семьи есть няня, которую он тоже НЕ ВЫЗЫВАЛ, хотя у него куда-то делась жена четыре дня назад. Уже 80 %. «Убийство», – шепчет логика. Телефон няни он не дает. 85 %.

Собираемся на фудкорте нового стеклянного ТЦ у Ленинградки. Штаб подобрался знатный: Жора, Соловьева, Гущин, Хрупкий и другие опытные товарищи. На самом поиске – почти весь костяк. Однако мнение насчет основной версии почти единогласное – убийство.

Но, поскольку убийство мы все равно не можем отработать вполне (могли бы, будь у нас хоть одни погоны и ксива), мы решаем осмотреть всякие местечки поблизости, где удобно припрятать тело, и заодно поклеить ориентировки и попытаться собрать свидетельства, хотя свидетелей найти спустя такое количество времени непросто. Но это все равно работает – мы узнаём, где пропавшая покупала сигареты, куда заходила закидывать деньги на телефон.

Также есть крохотная надежда, что пропавшая могла уехать в два других города, с которыми была связана. Решаем привлечь волонтеров там и отработать знакомства.

Время ночное, да еще и праздничное – оперу, ведущему дело, и звонить бесполезно. Но к одной из поисковых групп, клеящих ориентировку, прямо на улице подходит мужик и, глядя в ориентировку, произносит: «О, моя!» Это опер. Группа утверждает, что он был пьян.

– То есть на ногах не держался?

– Да он еле говорил! Потом, качаясь, ушел в ОВД.

– Ну блять, значит, у нас и завтра опера не будет…

Ночь замечательная, снежная, красивая. Настоящее Рождество. Работа идет, на поиск собирается довольно много людей – все уже свое отпраздновали и соскучились за поисками.

Мы честно доработали, закрыли много полезного – заброшенные гаражи, железные дороги поблизости, подозрительные бесхозные здания. 5 утра, минимум выполнен, все по домам.

Утром появляется картинка жизни пропавшей, гораздо более полная, чем со слов мужа. Старшие дети – от первого брака, и только младший – ребенок от нынешнего мужа. Первый муж подарил пропавшей квартиру в Москве, чтобы она жила с детьми, но она вышла замуж повторно, продала квартиру, чтобы вложить в «бизнес» своего нового мужа – ресторан, который прогорел. В итоге муж работает поваром, получает мало, она не работает вообще, семья по уши в долгах, и долги в основном у самой пропавшей – она занимает у своих друзей, коих много завела еще в молодости.

А молодость у нее связана с двумя городами, как уже выяснилось ранее, куда она и могла бы удрать в случае чего. Но, конечно, все в один голос твердят, что детей бы она не оставила.

Кроме того, друзей у нее – море, и ей точно было куда идти даже с тремя ребятишками на руках.

Мы продолжаем работу – оклейка вокзалов, оповещение полиции, больницы и прочее. Опер, как я и предполагал, трубку не берет.

Мы с Куклой едем на вокзалы. Поскольку одна из шатких версий – отъезд, нужно пробить поезда, и это можно сделать и без опера, в ЛОВД. Теоретически – можно, ведь у них есть база данных по билетам. На практике мы это никогда не использовали.

Заходим к дежурному, я пытаюсь уговорить его: «Пробейте, ищем пропавшую, вот ориентировка…», и т. д. Дежурный – ни в какую. Выходим. «Ебанаты», – говорю. Но Кукла не намерена сдаваться. Она настаивает: надо зайти обратно.

– Штапич, они такие же люди, че у него – мамы нет, сестры? Надо поговорить, дай я его сама уговорю.

Кукла заходит вновь, я плетусь следом. Кукла начинает натуральную жалостливую, почти сиротскую песню:

– У нее три ребенка, куда делась, никто не знает, если свалила, мы хоть время не будем тратить. Опер по делу ниче не делает, а дети не знают, где мама…

Дежурный отворачивается в компьютер и правда пробивает ее по покупке билетов.

– Так. Последние билеты летом брала, Ростов-на-Дону.

Он даже распечатывает и дает нам листок с данными билетов. Я решаю проверить, звоню ее другу, и тот мгновенно подтверждает: «Да. Летом ездила в Ростов с детьми». Кукла становится моим героем, а Казанский – местом, где я отныне буду пробивать все ж/д билеты, и уже через месяц дежурные будут знать меня в лицо. Но это полностью заслуга Куклы, подход которой всегда помогал решать проблемы с людьми.

Отработав вокзалы, проверив задачи других групп «на автономе» (то есть работающих самостоятельно, без штаба), можно ехать домой.

В других городах, куда могла отправиться пропавшая (Питер и Ростов), тоже работают группы.

Волонтер с рацией на всякий случай встал на Ленинградке и поставил «попугая» (постоянную трансляцию одного сообщения) с приметами пропавшей дальнобоям в эфир.

На связь выходит местный опер – Сева. Встречаемся у него, в ОВД. Молодой, романтичный, из тех, кто еще не потерял силы что-то делать. Выкладываю перед ним карту работ – сначала, для доверия, лучше рассказать, что сделал сам, потом спрашивать. Но Сева начинает рассказывать сам: