Ян Козак - Белый жеребец

Она была в облегающих брюках и пуловере, поверх которого накинула еще вязаный шерстяной жакет яркого кирпичного цвета. В этом наряде она была в самом деле хороша. Красивая фигура, коротко остриженные золотистые волосы, овальное лицо с серо-голубыми глазами, несколько широкий рот, свежие губы; на вид ей можно было дать лет тридцать. Она улыбалась. Наташа при своем появлении невольно привлекала внимание. Она умела хорошо держаться в обществе, и сразу было видно, что она очень уверена в себе. Она четыре года провела с мужем за границей, хорошо знала Париж и Лондон, несколько месяцев они жили в Праге; ее муж был известный журналист, и они вращались преимущественно в журналистских и писательских кругах. После трагической гибели мужа и пятилетнего сына в автомобильной катастрофе Наташа вернулась в Москву, в редакцию, где работала восемь лет назад. Во время замужества Наташа практически не работала, отдавая весь свой досуг светским обязанностям — она ходила на всевозможные вечера и приемы, следила за своими туалетами, помогала мужу войти в самые различные круги. В редакции, где она снова работала сейчас, у нее было немало старых друзей, так что за последнее время она опубликовала несколько репортажей о своих европейских поездках. И вот сейчас ее послали сюда, на Крайний Север, в места, ей совсем неизвестные. И кажется, поездка ей нравится.

«Ну, вот она и снова в полном блеске; она и в самом деле умеет почистить перышки, ничего не скажешь, — размышлял Володя. — А Саша уже опять попался». Он с интересом и в то же время с долей понимания взглянул на Бурова.

— Вы пришли вовремя, Наташа, — сказал Буров. — Еще чуть-чуть, и у Володи подгорела бы ветчина. Садитесь. А что будем на закуску? Соленую рыбку или строганину?

— Что это такое?

— Сейчас узнаете, — ответил Володя. — Саша, нарежь ее.

Пока он переворачивал ветчину, которая снова зашипела на сковородке, Саша достал из холодильника и положил на стол замороженную сырую рыбу. Наташа с интересом смотрела, как он отрезает острым охотничьим ножом со спинки длинные ломтики, напоминающие сало, и укладывает их на тарелку.

— Это и есть строганина? — спросила она. — Я такого еще не видела. А рыба и в самом деле сырая?

— Да, и в ней сохраняются все витамины. А что касается вкуса, сами убедитесь, какое это лакомство, — ответил Саша.

— Боже мой, так мы это будем есть! Сырую рыбу!

— Что ж, примемся за дело, — усмехнулся Володя. На столе рядом с тарелкой рыбы уже стояла тарелка поджаренной ветчины.

Во время еды Володя заметил, что Буров не спускает с Наташи глаз. Вероятно, он не был уверен, что ей придется по вкусу сырая рыба. Но Наташа откусывала с удовольствием, и глаза удовлетворенно светились.

— Ну что ж, давайте выпьем за то, чтобы все нам было вкусно. И за ваш репортаж. — Буров поднял рюмку.

Они выпили.

— Ну как вам тут у нас, на Севере? — через минуту снова заговорил Буров. — Холод что надо, а? — Он поочередно отрезал то рыбу, то ветчину.

— Если сказать по правде, то я боялась холода больше. Здесь морозы не такие, как в Москве. У вас тут сухо и нет ветра. Так что пережить можно, хотя и пробирает до костей.

— Сейчас морозы еще не такие сильные, — заметил Володя. — Ночью немногим больше сорока, а днем и вообще тридцать пять. В вашей шубе такой мороз, Наташа, вынести можно. Вы снарядились, как на полярную станцию, честное слово.

— А при каких морозах ведутся работы на стройке?

— До пятидесяти пяти градусов. При более низкой температуре можно не работать. Но обычно рабочие не прекращают работы.

— Просто фантастика! — Она зябко повела плечами. — А вы знаете, мне бы никогда не пришло в голову, что все дома здесь — даже и эти, девятиэтажные, — строятся на сваях. Почему?

— Все очень просто, Наташа, — вмешался в разговор Буров. — С помощью механического молота — а то и пара — в земле выкапываются ямы. Воду, которая образуется в результате таяния почвы — тут ведь вечная мерзлота, — откачивают, а потом сразу вбивают в это глубокое отверстие сваю. Она тотчас вмерзает в почву, так что ее и не приходится как-либо специально укреплять. Свая все равно как пускает корни. Ну и — уже не нужно копать землю под фундамент.

Объясняя, Буров размахивал рукой.

— Это в самом деле так? — обратилась Наташа к Володе.

— Поразительно точное и красочное описание, — усмехнулся он. — Специально для журналистов.

— А что такое там, повыше над землей, нечто вроде приподнятой танцплощадки?

— Перекрытие, которое лежит на сваях? — спросил Буров. — Так это же пол первого этажа. Под ним должна быть воздушная прослойка, иначе на первом этаже было бы сыро.

— Вот как? Словно избушки на курьих ножках. Собственно, все здесь как бы из сказки, правда? И такой дом никогда не развалится?

— Да нет, что вы, — ответил Володя весело. — Надо только строить как следует.

— А до чего странно выглядят дома здесь! Когда мы вышли из самолета и я увидела их, они показались мне какими-то необычными. И мне подумалось, что архитекторы, скорее всего, допустили ошибку, забыв про трубы. Это так и бросается в глаза.

— Это заслуга Володи, — заметил Буров. — Еще до того, как были разработаны планы эксплуатации месторождения и строительства города, началось строительство ЛЭП от Чернышевского, от Вилюйской плотины сюда — пятьсот километров через дикую, нетронутую тайгу. В Богатыре будет тридцать пять тысяч жителей, и город строится сразу же, с самого начала так, чтобы в домах был полный комфорт. Все дома здесь будут отапливаться электричеством.

Наташа снова с интересом взглянула на Володю, он смутился.

— С ума сойти. Сейчас, в этом доме, мне просто не верится, что я на Крайнем Севере. На улице арктический мороз, а здесь приятно и так тепло. — Она сияла жакет, бросила его на край диван-кровати и обвела взглядом комнату. — Скорее можно подумать, что мы в Москве. Или в номере какой-нибудь пражской гостиницы.

Наташа любила напоминать о своих путешествиях. Говорила о них при каждом удобном случае. Она знала также массу всяких историй и сплетен о личной жизни известных актрис, молодых поэтов, художников и всегда держалась с таким видом, словно и сама принадлежала к этому обществу.

— Где вы жили в Праге? — спросил Володя, когда после ужина они удобно расположились в креслах у торшера, попивая коньяк.

— На набережной. Недалеко от Карлова моста.

— В Праге мне очень понравилось, — сказал он. — Особенно те старые улочки, где у каждого дома красивые разноцветные фасады и каждый дом носит какое-нибудь название: «У рыбы», «У ключа», «У льва»… У каждого дома над входом свой «герб» — металлический или в виде рельефа на фронтоне. Мне понравилось там гораздо больше, чем где-либо в Соединенных Штатах или Канаде. Прага — это город, у которого есть душа.