Андрей Лещинский - Причина смерти

Папирус кратко и сурово рассказал о невероятном кокетстве и бессмысленной гордыне царской жены, о зависти и злобе, которые обратили на неё морские богини. Они нашли, что нашептать морскому богу, тот охотно разозлился и несколько лет подряд терзал страну жесточайшими стихийными бедствиями. После долгих уговоров владыка вод согласился сменить несправедливый гнев на непостоянную милость за совокупление с прекраснейшей девственницей Эфиопии, а ею естественно и неизбежно оказалась царская дочь Андромеда. Деваться было некуда, девушку привязали к прибрежной скале и ушли, рыдая, поскольку шансов выжить после такого соития у неё почти не было.

А дальше, морскому царю, грубо говоря, обломилось. Нашла коса на камень. Обнажённая девица, рыдавшая на морском берегу, привлекла желания других богов, красавец Персей спустился с небес, повелитель моря срочно капитулировал перед превосходящим противником и оставил девицу и страну в покое. Герой взял красавицу в жёны и под благословения эфиопов улетел с ней на север, чтобы там в одиночестве насладиться ценнейшим призом своей силы и неустрашимости.

Этим история для Эфиопии и закончилась. Продолжение следовало на Крите. Юноши книжек не читали, поэтому для них всё было ново и неожиданно. Царь любил чтение и видел в местных событиях продолжение того, что несколько лет назад произошло на далеком юге. Многое было скрыто и от его пытливого взора. Царь не знал, в каких отношениях владыка эфиопских морей состоял с критским богом, были они различны или тождественны, был нынешний приказ местью за прежнюю неудачу, или сладострастие морского царя приняло причудливую саморазрушительную форму.

Ах, деваться было некуда. Скорбная процессия достигла морского берега. Положенные танцы, заклинания и призывы были исполнены быстро, с желанием как можно скорее закончить тягостный ритуал. Из каменной толщи выскользнули две золотые цепи. Девушку сняли с носилок, раздели догола и подвели к скале, она была так пьяна, что повалилась бы без помощи юношей, цепи прильнули к её рукам и прижали к камню не слишком грубо, но достаточно плотно, чтобы не упасть.

Девица была по-крестьянски полной, с крепкими розоватыми ногами, выпуклым объемным задом, маленькой грудью с бледными сосками и небольшими глазками на круглой курносой мордочке. Тело было неухоженным, под мышками росли кудрявые волосы, влажные от пота, другие волосы с вульгарным целомудрием вились в тёмно-рыжем треугольнике и уходили в плотную складку между ног, закрывая нежнейшие куски плоти. Крестьянка была грубовата и неизящна, она была полной противоположностью царице, но возбуждала такое яростное желание, что царь с облегчением уловил приказ владыки вод прекратить действия и освободить место для него, великого Посейдона.

Они удалились в лес на безопасное расстояние, лица горели от нечистого возбуждения, первое возлияние богу совершили впопыхах, выпив сразу помногу, чтобы полегчало, и тут раздался удалённый голос владыки. Это был вопль ярости и страсти, могучий и бесстыдно похотливый. Девица ответила пронзительным визгом страха или желания. Они пили вино и ели мясо под вопли и стоны страсти, под запах пота и крови, долетавший с моря. Юноши заснули, царь продолжал пьянствовать в одиночестве.

Когда ночь усыпила детей земли, он поднялся на ноги и нетвёрдой походкой дошёл до места торжества страсти и смерти. Там не было ничего, никаких следов, запахов, цепи тоже исчезли. Царь взглянул на небо, слёзы потекли из глаз, смочив ресницы, щёки, волосатую грудь. Ему стало легче, взор прояснился, где-то наверху за сферической твердью небес он почувствовал силу превыше земных богов, всей волей, любовью и знанием устремился к Ней, и ему показалось, что небо ответило тихим, прохладным и кратким уколом, от которого заныло сердце, закружилась голова. Царь упал на песок и заснул мёртвым сном сильно пьяного и усталого человека.

Царица любила богоравного супруга, уважала его ум и образованность, ценила как возлюбленного, восхищалась несказанной мощью мышц и гибкой негой тела. Она умела чувствовать его настроения, поэтому ночь провела беспокойно не только из-за желания, горевшего на коже, но и воспринимая далёкие сигналы горя, непонимания и усталости. Царице стало тоскливо, она поёжилась под тенью навеса, и нежеланное, отгоняемое сознанием воспоминание заполнило мозг и расцвело ярким уродливым бутоном.

Почти полгода назад, когда закончились зимние дожди, когда дворец не начинали строить, Инженер учился в Мемфисе, а стена и пол существовали только в мыслях царицы, в трёх поприщах от Кносса на берег высадились северные варвары. Они немедленно ограбили близлежавшие крестьянские хозяйства, сволокли в лагерь около вытащенных на берег чёрных судов кучи еды, посуды, разного хлама. Пригнали скот, красивых девушек, впрочем, и некрасивых тоже. Для грубых варваров все критянки сходили за красавиц.

Земледельцы были беспомощны перед бандитами. Те не признавали дискуссий и уговоров, да и языка не знали, понимали только силу, а сила в бою имеет свойство убивать. Убийства себе земледелец в начале сезона позволить не мог: долгие ритуалы заняли бы у него слишком много времени. Тут-то и нужен был царь с войском, умелым в бою, не связанным с сельским циклом, опытным в молитвах, ритуалах и очищениях. Армия царя, несколько десятков воинов и рабов, сверкая медью и распевая гимны богу войны, охотно выступила в поход, не сомневаясь в лёгкой победе и предвкушая увесистую крестьянскую благодарность.

Город опустел, потеряв на время цвет общества, царица загрустила, перестала наряжаться и краситься. Она очень скучала по мужу, с которым рассталась впервые. Молитвы, помогавшие благополучию воинства и божественного предводителя, отнимали немного времени, от чтения болела голова, пасмурная погода нагнетала мрак и скуку. Девчонки тоже затосковали, кокетничать было не перед кем. Царица валялась на кровати голая, злая и капризная, сёстры сидели и лежали на полу, скука была, хоть вешайся.

Именно в это поганое время, как будто мало было неприятностей, над правой грудью царицы появилось небольшое утолщение. Оно росло под тонкой кожей, превратилось в здоровенный волдырь, неболезненный, но противный. Царица встревожилась до чрезвычайности, девицы принялись реветь, наконец, было принято волнующее решение идти за городскую черту к мужскому дому и просить единственного на Крите врача спасти жизнь повелительницы.

О враче никто ничего толком не знал. Он бежал на Крит из Шумера, прибыл совсем недавно. Он совершил в Шумере некий проступок, который сделал его нечистым; как видно, проступок очень серьёзный, раз отеческие земли отторгли его, не позволив обрести очищения на родине. Он поселился за городской чертой Кносса в доме, специально предназначенном для таких беглецов, в город вход для него был закрыт; был он силён, знатен, то, что он врач, было известно и не требовало подтверждения исцелениями.