Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

А потом, когда мы добрались до вершины, мы оба рухнули спинами в хрустящий снег и пускали облака смеха в небо. Я приподнялся на локтях и смотрел на него, лежавшего на снегу, и таким счастливым я никогда ещё не был. Больше я ничего не мог вспомнить, потому что эта снежная картинка таяла в моей голове.

Я услышал, что течёт вода, как водопад. Это было в ванной. Дядя Алан принимал ванну.

В моем мозгу произошёл щелчок, как от соединившихся деталек Лего, и я вспомнил про взрывчатую Соль для Ванн. Я гадал, взорвётся ли весь Паб или только ванная. Я думал, что всё-таки только ванная комната, потому что стены там толстые, ванна тонкая, а Дядя Алан мягкий.

И я просто лежал в постели, затаив дыхание, удерживая себя от того, чтобы не остановить Дядю Алана и не помешать ему принять ванну.

Вода всё ещё текла, а из ванной раздался голос, и это был не Алан, голос просто звал Алана.

– Алан.

– Алан.

– Алан.

– Алан.

– Ала-а-а-ан!

Я подумал: «О нет»; но потом я решил, что всё в порядке, потому что у Мамы спина не болит, но потом я услышал Алана в маминой спальне, когда он сказал:

– Что?

Мама спросила:

– Мне насыпать тебе туда Соли для Ванны?

Эта ванна была не для Мамы. Она набирала ванну для Дяди Алана, словно он был Королём, а она Рабыней, и я подумал: «О нет!» потому что ещё чуть-чуть – и она себя взорвёт.

Дядя Алан ответил:

– Будь так добра.

Я вскочил с кровати и побежал в ванную, попытался открыть дверь, но она не открылась, и я стал дубасить по ней. Дядя Алан позади меня произнёс:

– Что за… Чёрт возьми?

Я сказал:

– Мам.

– Мам!

– Мам!

– Мам!

– Мам!

Я дёргал ручку и стучал рукой по дереву, а потом стал стучал ногами, босыми ногами, но я не чувствовал боли.

Я говорил:

– Мам, не трогай Соль! Не сыпь Соль! Не клади её в воду!

Мама выключила кран и спросила через дверь:

– Филип?

Я сказал:

– Открой дверь, Мам, открой…

Она стояла там босая в зелёном полотенце, как в платье с обнажёнными плечами. Она держала Соль для Ванны с завинченной крышкой, я выхватил бутылку из её рук, и она воскликнула:

– Филип? Что, Бога ради, ты делаешь?

После того как я выхватил Соль для Ванны, которая вовсе не была Солью для Ванны, я прижал её к груди, будто мяч для Регби, и побежал, слыша преследующий меня мамин голос:

– Филип?

– Филип?

– Филип?

– Филип?

– Филип?

Я был в пижаме, босиком, и я сбежал вниз по лестнице, по коридору, миновал офис. Я открыл заднюю дверь и выбежал на парковку, ноги болели от мелких камешков на земле, и я добежал до Контейнеров и бросил бутылку в Контейнер для Зеленого Стекла. Я быстро убегал прочь, потому что стекло разбилось, а внутри Контейнера для Стекла было много воды и вина, и я думал, что всё взорвётся, как в фильмах – с большим огненным шаром и чёрным облаком дыма, но этого не произошло. Там просто начались дзыньки и бахи.

Дзынь!

Бах!

Дзынь!

Бах!

Дзынь!

Бах!

Дзынь!

Бах!

Это было очень странно, будто всё стекло для Утилизации превратилось в какое-то безумное стеклянное существо, ожившее внутри Контейнера для Стекла, хотевшее вырваться на свободу, но не способное пробиться сквозь металл. Некоторое время спустя существо по имени Стекловек сдалось, и из Контейнера для Стекла больше не доносилось ни звука.

Я неподвижно стоял на парковке и услышал гудок – Бииип!

Это была Карла с её серьгами-кольцами в маленькой белой машинке со всё ещё включёнными фарами, она хмурила брови сквозь лобовое стекло, но не сердито.

Я посмотрел на неё, поднял руку в приветствии, и пошёл по щебёнке к задней двери, и Дядя Алан стоял там в своём халате и футболке с надписью: «СЛАВА АНГЛИИ» под ним, но видно было только «АВА». Он спросил:

– Что ты делаешь, сынок?

Я выговаривал У… У… целую вечность.

– У… У… У… утилизирую, – проговорил я.

Настоящий Дядя Алан внутри притворщика Дяди Алана спросил разъярённым голосом:

– Что?

Мне было страшно, но Карла захлопнула дверь своей машины и подходила, это заставило настоящего Дядю Алан опять спрятаться, а притворщик-Дядя Алан улыбнулся Карле и её серьгам и сказал:

– Хорошо, солнышко.

Карла сказала:

– Приветик, утёночек.

Она смотрела на меня, на мои босые ноги, а Дядя Алан сказал:

– Дети.

Карла улыбнулась, подумала о Россе и Гэри, и ответила:

– И не говори.

Тут рядом с моими ногами что-то звякнуло. Маленький кусочек зелёного стекла выскочил из Контейнера для Стекла. Дядя Алан посмотрел на меня, а я пожал плечами.

Я зашёл внутрь и поднялся наверх. Мама была наверху лестницы в своём полотенце, она спросила:

– Филип, что на тебя нашло? Что ты сотворил с Солью для Ванн Дяди Алана?

– Не знаю, – сказал я.

– Как это – ты не знаешь? – спросила она.

– Я думал, она пустая. Я бросил её в Контейнер для Стекла, – сказал я.

– Филип, что ты делаешь со мной? – спросила она.

– Ничего я не делаю, – ответил я.

– Почему ты так всё усложняешь? Это из-за твоих рыбок? – спросила она.

Дядя Алан поднялся по лестнице после разговора с Карлой, а Мама начала всхлипывать, втягивая слёзы носом.

Дядя Алан сказал:

– Теперь ты видишь, через что твоей матери приходится проходить по твоей милости, парень?

Настоящий я вырвался изнутри меня-притворщика наружу и сказал:

– Это твоя вина! Это всё ты виноват!

Я пошёл к себе в комнату, закрыл дверь, и оставил Маму плакать в халат Дяди Алана.

Папа рассказал мне, что «Длинноногий Папочка», комар-долгоножка – самая ядовитая живность на свете, но они никогда никого не убивают, потому что не могут никого отравить без зубов, ведь у них нет зубов. Так что, если все остальные животные будут их дразнить и кричать: «Эй, долгоножка!», они ничем не смогут ответить. Они могут сказать: «Я очень ядовит», что правда, но другие животные им не поверят, потому что они никогда никого не отравляли. Они знают, что могли бы убивать и подняться на ступень повыше в ПИЩЕВОЙ ЦЕПОЧКЕ, если бы у них были зубы, но у них их нет, ведь Бог обделил их. Я не знаю, правда это или нет.

Миссис Феномен, Миссис Феерия любви, Миссис Феникс, Миссис Фея леса,

Миссис Фелл, постукивая ручкой, сидела в своём кресле. Она произнесла:

– Ты можешь поговорить со мной, Филип. Ты можешь рассказать мне всё, что угодно.

– Да, Мисс, – сказал я.

– Вообще всё, – сказала она.

– Ага, – сказал я.

– Ты о чём-нибудь хочешь мне рассказать? – спросила она.

– О чём, например? – спросил я.

– Да о чём угодно. Например, о чём ты думаешь прямо сейчас, – сказала она.

Я думал о том, как был убит Рэй Гудвин, поэтому я сказал:

– Я ни о чём не думаю.