Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Мама была как наглухо зашнурованный ботинок с двойным узлом, потому что она боялась рассказывать Бабуле о Дяде Алане.

И Мама поначалу не говорила о Дяде Алане. Она говорила обо всех магазинах и домах по соседству с домом Бабули, которые вымерли, и все их окна заколочены досками, а Бабуля говорила:

– Так везде одно и то же.

Бабуля у себя дома как-то делает дни длиннее. Она делает это с помощью часов. Часы стоят на полке над камином. Круглый циферблат с римскими цифрами, а вокруг него золотой ободок, и подставка в форме могилы. Они белые, на них нарисованы цветы, растения и бабочки и они идут, ТИК-ТАК-ТИК-ТАК , весь день, но это самые медленные часы в мире, и в двадцать минут первого они останавливаются на полчаса.

Бабуля ничего не делает целый день, у неё только вышивка по клеточкам, и кроссворды по клеточкам, и сердитое лицо, когда она смотрит новости по телевизору или в окно, когда девушки проходят мимо с малышами.

Потом, когда время остановилось на двадцати минутах первого, Мама сказала о свадьбе с Дядей Аланом, и Бабуля рассмеялась, словно это была шутка. Только вот Бабуля никогда не смеётся, поэтому я думаю, она знала, что это было взаправду.

Мама сказала:

– Мам, я серьёзно.

Бабуля сказала:

– Ох, милая, да, конечно.

Мама сказала:

– Мам, пожалуйста. Послушай. Мы женимся.

Бабуля закашлялась сквозь мамины слова и сказала:

– Это всё у меня внутри. Никак не выйдет.

Она достала салфетку, поднесла её ко рту и выплюнула комок мокроты с зеленью. Из её рта тянулись струны слюны, похожие на провода фуникулёра, а потом струны оборвались и упали на салфетку, и она сказала:

– Прости, милая.

Мама сказала:

– Алан сделал мне предложение, и я согласилась.

Бабуля сначала ничего не сказала, а потом произнесла:

– Ни за что на свете.

Мама ответила:

– Теперь я знаю, что ты об этом думаешь.

– Я ничего не думаю, – сказала Бабуля.

– Ты думаешь, что это слишком рано, – сказала Мама.

– Месяц? Почему бы и нет, – сказала Бабуля.

Мама сказала:

– Два месяца. Прошло два месяца.

Бабуля ответила:

– Ну, тогда два месяца. Почему меня удивляет, что ты ещё помнишь имя своего Брайана после двух месяцев?

– Мам, пожалуйста, – сказала Мама.

Бабуля сказала:

– Что ж, у Брайана достаточно времени для того, чтобы перевернуться в гробу. И вообще, совершенно логично выйти замуж за его брата. Я имею в виду, тебе даже не придётся менять фамилию.

Бабуля посмотрела на меня, а затем на Маму, и взгляд её стал колючим, и она сказала:

– Вот что ты собираешься устроить бедному парнишке?

– Что устроить? – спросила Мама.

– Мне от всего сердца жаль бедного мальчика, – сказала Бабуля.

Теперь я был мальчиком. Я был мужчиной после похорон, но теперь я был мальчиком.

– Мам, не надо, – сказала Мама.

– Его Отец умирает, а потом ты связываешься с его Дядей, и я спрашиваю – что ты с ним творишь? – сказала Бабуля.

Мама сказала:

– Филип, иди поиграй во дворе.

Я выглянул за оконное стекло во внутренний дворик, белые полоски жалюзи шли прямо вниз, как тюремные решётки.

Двор был ни о чём, и ничего в нём не было. Даже мяча. Там явно было холодно, и я посмотрел на небо с большими облаками, похожими на мозги, и сказал:

– Там холодно.

Бабуля посмотрела на мою футболку и сказала:

– В такую погоду ему нужно что-то посерьёзнее футболки.

– У него есть куртка, – сказала Мама.

– А, та хлипкая тряпка. Ты могла бы с тем же успехом завернуть его в мусорный мешок, а не заставлять его это носить.

– В Ньюарке не так холодно, – сказала Мама.

Бабуля сказала:

– Ну конечно. Вы же там практически как в Египте, в вашем Ньюарке. Трент впадает в Нил.

Мама сказала:

– Филип, выйди на минутку в другую комнату, пока я поговорю с твоей Бабулей.

Так что я вышел в другую комнату, которая была на том же этаже, потому что весь дом Бабули состоял из одного этажа. Это БунГаЛо, потому что Бабуля не может подниматься по лестницам из-за сустава в бедре, сделанного из металла.

Металл называется ТИТан, и если достать действительно большой магнит, то можно было бы Бабулю к нему притянуть, и даже если поместить магнит рядом со стеной в другой комнате, то можно было бы притянуть её к стене, даже из другой комнаты. А если бы магнит был высоко, он бы поднял её над землёй, и она бы прилипла к стене и не могла бы ничего поделать, потому что стены тонкие, как бумага. Большие белые листы бумаги.

Из-за металлического бедра Бабуля морщится при ходьбе, потому что ей больно. У неё две металлические тросточки, поэтому она ходит, будто у неё четыре длинные ноги, как будто она комар-долгоножка на воде. У неё ещё и спина больная.

У неё ост… что-то там…оз.

Это значит, что её спина похожа на знак вопроса, и она уменьшается. Раньше она была высокой, а теперь она такая же, как я, и однажды мы можем прийти, а Мама спросит: «А куда Бабуля подевалась?» А она будет на ковре, в один сантиметр ростом, кричать нам: «Помогите, помогите, помогите, я уменьшаюсь», и мы, возможно, потеряем её снова, и Мама спросит: «Куда же опять Бабуля подевалась?» Я посмотрю на свои ботинки, и Бабуля будет на одном из них, прилипшая к моей жвачке, и она такая: «Помоги мне, помоги мне, я увязла в жевательной резинке».

Мамин голос становился всё громче, её слова просачивались сквозь бумажную стену целыми кусками, и это было:

– Ты думаешь, мне было легко? Это было ужасно. Ты понятия не имеешь. Брайан оставил всё в таком бардаке. Я понятия не имела, сколько денег он назанимал. И насколько Паб был в убытках. Он никогда мне ни черта не говорил. И мне пришлось разбираться со всеми этими банковскими делами, помимо всего прочего. Филип постоянно попадает в неприятности в школе. Меня до смерти беспокоит то, что с ним творится. А Алан такой молодец, он был так добр и помог нам с деньгами, и…

Потом её слова снова стали тише и доходили до меня только частями… яж… от… усл… ный… вая…, и я не мог их склеить.

Я пытался слушать, но там, у кровати, ещё одни часы тикали и такали. Они стояли рядом с фотографией Дедушки, который совсем не был похож на Дедушку, потому что он был молод и весь серый. Это была старая фотография из старых времён, когда всё было серым и умным, только глаза его выглядели грустными, будто ему было известно его будущее. Словно он знал, что закончит свои дни, пролеживая диван и худея от того, что не может ничего есть, потому что его сразу рвало.

Между этим тиканьем и таканьем часов Мама плакала. Она теперь всегда плакала, всё время. Я не знал, был ли этот плач из-за меня, или из-за денег, или из-за Папы. Думаю, это было из-за меня.

Я выглянул в окно, и там не было ничего, кроме стены Соседнего Дома.