Алла Калинина - По образу и подобию

Потом Лиля вернулась к отцу, отец все еще был не женат, жил один, в квартире было чисто. Лиле он необыкновенно обрадовался, только все спрашивал: «А мама не сердилась? Она тебя отпустила?» Он не понимал, что мама отпустила ее с облегчением, маме было стыдно, что Лилька — свидетель ее безрадостной, натужной жизни. Со времени ее возвращения родители снова стали видеться, мама часто приезжала к ним, нервно озиралась по сторонам, лицо у нее было испуганное, взволнованное, Лилька понимала, здесь были ее родные стены, здесь все было ее, но она не могла остаться дома. С отцом они не ссорились, говорили спокойно, все больше о делах или о Лиле, но голоса у них были неестественные, напряженные, и Лилька понимала, они сами не слышат, что говорят. И все-таки мама никогда не пыталась вернуться, может быть, она действительно любила своего старого Льва, а может быть, понимала, что прошлого все равно уже не вернуть. Она была права, вскоре и отец женился на своей еще школьной подруге, от которой к этому времени ушел муж. Лиле казалось, все они сошли с ума, все перетасовались, как карты в колоде, перелегли в чужие кровати, обменяли детей, пересели в чужие машины, дачки, квартиры, словно речь шла не о живых людях, а просто «Запорожцы» менялись на «Москвичи», южное направление на восточное, однокомнатные на двухкомнатные, а сами люди-то как раз были все на одно лицо. Думать так было стыдно, потому что все, в общем-то, были хорошие, все мучились и никто ни в чем не был виноват. Их корежило что-то им неподвластное, что-то сильнее их, что называлось «любовь», и постепенно Лилька начинала ненавидеть эту мрачную силу, она мечтала проснуться однажды и узнать, что все вернулось на свои места, пусть не будет никакой любви, а будет просто веселая нормальная жизнь, как раньше. Но ничего назад не возвращалось, и Лилька печально думала: наверное, людей на земле слишком много, они не остановятся, пока не сменятся все, словно волна катилась и не было ей конца на просторе.

Когда отец женился, он переехал к своей жене, и Лиля осталась в квартире одна. Отец с матерью встретились и договорились, пусть все так и будет, теперь это будет Лилина квартира, и здесь когда-нибудь она устроит свою жизнь. Но Лиля не хотела устраивать свою жизнь, как они. В ее мечтах она и ее избранник давали друг другу вечную нерушимую клятву никогда не расставаться, а для того, чтобы какая-нибудь там любовь не вклинилась и не помешала им, казалось ей, что уедут они на какой-нибудь дальний кордон и будут там жить одни, среди природы, и вместе работать и растить много детей. Но когда Лиля кончила школу и стала думать, какую бы себе избрать профессию, оказалось, что ничего особенно ее не привлекает, ни подходящее для лесного кордона, ни другое, она даже растерялась немного. И неожиданно за компанию с подругой поступила в медицинский институт.

Потом Лиля думала, что выбор ее был совсем не случайный. Ее печальная семейная жизнь выработала у нее странную привычку жалеть людей, ей всех было жалко, а плохих людей вдвойне, потому что, кроме всего прочего, страдали они еще и от своих пороков — жадности, интриг, зависти. Завистников вообще считала она особенными страдальцами, им никогда не было покоя. Она разработала целую философскую систему, довольно изощренную, лишь бы никого не осуждать, сохранить в себе доброту и терпимость. В этом смысле ее профессия целиком удовлетворяла ее, отвечала возвышенному настрою ее души. Гораздо хуже обстояло дело с любовью. Лиля почему-то не пользовалась успехом, может быть, из-за скромной, даже робкой манеры поведения, а может быть, какого-то радостного ожидания не хватало в ее глазах, к ней хорошо относились, но и только. А скорее всего, дело было все-таки в том, что она давным-давно была влюблена в Гошу, он же Юра Перфильев, он же Жорик Луганцев, и это, словно щитом, отгораживало ее от всех остальных, на лице ее были написаны одни только дружеские чувства ко всему миру.

Да, я понимал, и меня она любила немножко книжно, ничего не ожидая, ни к чему не стремясь, она вообще пассивная натура, она ждала. И, как это положено в нашем энергичном, стремительном мире, конечно же ничего не дождалась. Но теперь все будет иначе, иначе! Я решился, я решил. Я сел на диване почти умиротворенный, почти спокойный. Но дню этому не суждено было кончиться мирно, вдруг заверещал телефонный звонок. Звонила Маша.

— Юра! Вот хорошо, что ты дома, — сказала она необычным для нее веселым и нервным голосом, — а я как раз тут недалеко, хотела заскочить к тебе на минутку.

— Маша, давай отложим, у меня сегодня тетка умерла, время не для визитов.

— Извини, я не знала. И вообще не думала, что ты таким вещам придаешь значение, я эти разговоры про тетку считала просто твоей уловкой. Прими мои соболезнования. Но, знаешь, повидаться нам все равно придется, извини, я скоро буду.

В этом была вся Маша, уж если она что-нибудь решила, остановить ее нельзя, меня только слегка удивило, что за дела у нее могут быть ко мне, до сих пор мы всегда занимались только одним делом. Но вопреки этой почти осуждающей ее мысли шевельнулась во мне и надежда на отвлечение. Пусть она придет со своими делами и затормошит меня, и я хоть на время расслаблюсь, забудусь, лишь бы это тягостное, мучительное время бежало скорее. Да, этот печальный опыт я уже имел и знал твердо: спасти от тоски может только оно, время, про́пасть между собою и тем, что совершилось. Маша пришла не так уж скоро; конечно, она соврала и вовсе не была от меня поблизости. Это тоже было странно. Пока я ждал ее, напряжение мое и волнение все усиливалось, словно не ей от меня, а мне от нее что-то было нужно. Наконец она явилась, я окинул ее зорким подозрительным взглядом, Маша была как Маша, такая же хорошенькая, независимая, небрежная. Она посмотрела на меня насмешливо, чмокнула в щеку и отодвинулась. Потом прошла в комнату, плюхнулась в кресло и вытянула свои длинные, изумительной стройности ноги.

— Значит, у тебя сейчас траурные дни. Когда похороны?

— Послезавтра, в двенадцать.

— Помощь моя не нужна? Может, что-нибудь купить? У меня есть кое-какие возможности.

— Спасибо, все уже сделано. Мы с братом…

— У тебя есть брат? Интересно. Как мало я, оказывается, о тебе знаю.

— Я тоже, — парировал я, чувствуя, что у нее что-то припрятано за душой, что-то неожиданное и малоприятное для меня.

— Да, ты тоже мало знаешь обо мне, но, главное, неправильно, низко меня ценишь. Мне кажется, для тебя я просто высококачественная любовница без претензий.

— Маша!

— Не беспокойся, так оно и есть, вернее, так оно и было.

— А что случилось сейчас? Ты выходишь замуж и покидаешь меня?

— Ни то и ни другое, и замуж не выхожу, и с тобой не расстаюсь, скорее меняю форму наших отношений, теперь ты будешь отцом моего ребенка.