Алла Калинина - По образу и подобию

Маша ушла, дверь за нею хлопнула, и настала тишина, безумная какая-то, противоестественная. И из этой тишины постепенно выплыло воспоминание о Симе, которая умерла сегодня в четыре часа утра. А я уже успел забыть об этом, захваченный другой, еще не начавшейся судьбой. Рождение и смерть всегда являются рядом. Я сидел и думал, часы тикали, в ванной капала вода, у соседей за стеной сладким голосом пел телевизор. И вдруг отчаяние тяжелой волной хлынуло на меня. Я виноват! Безнравственность… случайные легкомысленные связи… Соня… выдумал, выдумал себе подленькое развлечение… все наскоком… работал не думая, не для дела, для удовольствия и для денег… пропустил, все пропустил… погубил людей, сначала директора, потом Симу, теперь примусь за Марго… Лильку замучил… ребенок, боже мой! Ну и тварь же я, оказывается, какая же я тварь! Почему я всегда был так доволен собой, как мне это удавалось? Я поднялся и заходил по комнате, взад-вперед, взад-вперед, в голове шумело, меня тошнило. Никогда еще в жизни я не был так отвратителен сам себе. Как мне все это переварить, пережить? Вот минует этот кризис, я женюсь на Лильке, все пойдет по-другому. И больше никогда-никогда… Новая жизнь…

Вдруг в тишине я отчетливо услышал, как кто-то медленно и осторожно поворачивает ключ в замке. Неужели Марго вернулась раньше, не выдержала, почувствовала что-то? Но нет, это не могла быть Марго, не может быть у нее этих тихих, крадущихся, воровских движений, Марго ходит по жизни прямо, этого у нее не отнимешь. Кто-то возился в передней, кто же это, черт возьми, может быть? Я повернул выключатель и в ярком беспощадном свете рогатой коридорной люстрочки увидел Ксению. Это она, бессмысленно моргая глазами, стояла передо мной с тайно скопированным ключиком в руке.

— Ой, а свет ведь не горел, я думала, никого дома нету. Я два часа во дворе сидела.

— А я дома, как видишь. Ну, где же это ты пропадала, красавица моя?

— А! — она безнадежно махнула рукой и отвернулась. Только сейчас я заметил, что глаза у нее были измученные, красные, обветренное лицо огрубело, словно бы даже постарело.

— Ну ладно, чего уж теперь, как-нибудь обойдется. Ты подружке-то своей звонила?

— Верке? Нет, а что? — Видно было, как краска отхлынула у Ксении от щек и лицо ее прямо-таки на глазах позеленело.

— А ты разве не знаешь — что? Вещи там какие-то в розыске.

— Они в милицию ходили?

— Нет, в милицию это я ходил.

— Вы? Зачем? Что я вам такого сделала? Я у вас ничего не взяла, не обидела, зачем же вы в милицию-то?

— Так я же волновался, вот дура-то! Пропала куда-то без вещей, без документов. Что, позвонить не могла или открыточку бросить, что жива и здорова и чтобы я барахло твое покараулил, на помойку не снес? Трудно было? А мне тут из-за тебя трупы на опознание предъявляли, думаешь, приятно?

— Какие трупы?

— Обыкновенные, убитых девиц, таких вот, вроде тебя, путешественниц без документов.

Все-таки я был рад, что она пришла, во-первых, потому, что вот она была сейчас передо мной, живая и здоровая, и ничего такого страшного с ней не случилось. Но была и еще одна причина обрадоваться и успокоиться: с Ксенией, которая была глупее и хуже меня, я как бы снова обретал почву под ногами, становился самим собой, снова начинал верить в то, что я достойный и добропорядочный человек, вновь обретал уверенность и самоуважение, с нею я был еще ого-го! Я смотрел на нее, и мои былые тревоги о том, что надо куда-то запрятать эту дурочку, прежде чем приедет Марго, казались мне такими смешными и ничтожными. Из-за чего я тогда так волновался?

— Так куда же ты теперь, несчастная?

— Не знаю, — она рылась в чемодане, — домой, наверное, поеду. — Совсем не то ее волновало. — А про милицию это вы правду сказали? Вы правда ходили? И про вещи они знают?

— Ты эти вещи отнеси, Ксения. Вера тебя поймет. Она так волновалась, когда узнала, что ты с тем парнем не уехала. И перед хозяевами все взяла на себя. Она тебе хорошая подруга, так что ты уж ее не подводи.

— Да отнесу, — Ксения равнодушно шмыгнула носом, — они у меня грязные валяются, постирать было негде.

— Ничего, Верка их сама в порядок приведет, она хозяевам обещала, она тут за тебя как львица билась, неужели тебе не стыдно перед ней?

— Конечно, стыдно, а что было делать-то?

— Да уж, положение действительно…

— А что? А если у человека любовь, это вы понять можете?

— Да какая там любовь, Ксения? Любовь-то то с одним, то с другим. Опыт ты, дура, торопишься приобрести, боишься, что не успеешь. Ну, довольна теперь? Разобралась, что к чему?

— Разобралась! Подлецы вы все! — И Ксения вдруг заревела, сидя на полу возле раскрытого чемодана и размазывая по щекам черные от краски слезы. Мне не было ее жаль, скорее смешно было смотреть на эту дешевенькую мелодраму, ведь и сама Ксения страдала больше так, для порядка, все она прекрасно понимала, и обида ее была не обида, а досада, что вот не схватила она судьбу за холку, не удержалась в седле, а ведь могла бы, чуть-чуть не хватило цепкости! И казалось ей, что в следующий раз будет она проворнее и умнее и тогда уж отомстит за все свои неудачи тому, кто попадется ей под руку. А кто-нибудь, наверное, в конце концов попадется. И тогда положат они, двое несчастных и сердитых, начало новым неисчислимым страданиям и бедам, и так пойдет до скончания времен.

Нет, совсем я ей не сочувствовал, но слишком хорошо теперь понимал, как недалеко ушел от нее сам. У нее все это было еще впереди, а я уже породил одно несчастное дитя, и нечем и никакой нет возможности исправить что-нибудь, загладить мое преступление. Какое ужасное, непростительное легкомыслие! Как мог я не понимать последствий. Я смотрел на Ксению, а думал все о том же, о себе, и все остальное казалось мне мелко и неинтересно.

— Юра, я сегодня переночую у тебя, ладно? А завтра уж и поеду, — Ксения чувствовала, что слегка перебрала со мной агрессивности, и теперь пыталась замазать это жалкой своей фамильярностью, снова переходя со мной на «ты». Но мне это было теперь все равно. Я сказал спокойно:

— Ложись на кухне. А завтра не забудь зайти в милицию. Мне твоими делами заниматься неохота. Скажешь, что нашлась, тебя же ищут, а заодно и паспорт заберешь, он там.

— Мой паспорт? А я-то ищу его, ищу, не могу понять, куда он задевался. Зачем вы его туда?

— Надо было!

— Да какое вы право имели мой паспорт!..

— Слушай, ты мне эти истерики прекрати, сходишь и возьмешь, ничего с тобой не случится. Не бросала бы его где придется, так и не приходилось бы выручать. И ключ не забудь оставить, ведь навсегда расстаемся, больше я тебе здесь хозяйничать не дам.

— Хорошо.

— И вещи Верке отнеси, имей совесть.

— Ладно, Юра, а ты им не скажешь, что я сама… что я своим ключом?.. Я же просто за своими вещами пришла, я бы взяла чемодан, и все.