Юргис Балтрушайтис - Литва: рассеяние и собирание

Адам качает головой.

А если — Каролина?

Адам. Вы уж остановитесь на ком-нибудь…

Бальзак. Мы могли быть родней, хоть я со своими долгами не самый желанный шурин. Скажите, как получилось, что она не вышла за вас?

Адам. Кто такая?

Бальзак. Старшая. Та самая, с кем вы скитались по мусульманским землям, воспели ее и все эти степи в своих Крымских сонетах…

Адам. Это был только лишь эпизод.

Бальзак. Из них и родятся романы.

Адам. Кроме того, она была замужем…

Бальзак. Для меня это — не аргумент. (Склоняется к Адаму.) Адам, я наслышан о вашем бурливом прошлом. Женщины вас любили. Пожалуй, вы и теперь способны вскружить не одну голову… ( Отпрянув, кивает.) Эпизод — понимаю. Такой у вас — у поэтов — норов: начать и не кончить, намекнуть и не объяснить. А я — романист… И уж когда люблю — то люблю. Быть может, иначе, нежели вы — романтики… Неотрывно от капитала, лесов, земель и холопов, которых у ней — тысячи две… Но я люблю и хочу понять, за что она меня мучает? Кто они: козы или гадюки? Смертелен ли их укус?

Адам. Как видите, я живой.

Бальзак. А больно было?

Адам. Не слишком.

Пауза.

Бальзак (бюсту). Что ж, будем ждать, ваше величество. Будем слать письма без маршалов, будем требовать аудиенции… Перед отданием себя в каторгу всегда наблюдаю этого крашеного истукана. Мобилизует амбицию. (Адаму.) Знаете, почему он так скоропалительно бежал из Москвы?

Адам. Морозы…

Бальзак. Чересчур банально. Он постиг, что завоевал пустоту. И удивился, что кто-то ее защищает. ( Уносит бюст в шкаф.) Любимейшее Эвино место из ваших «Крымских сонетов»: «Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать…»

Адам. «И зов Литвы…»

Бальзак. «И зов Литвы… Но в путь! Никто не позовет…» [12] Перевод И. Бунина. Даже обиделась, когда я написал свое мнение. Но согласитесь, в Париже — не звучит. А там, видимо, звучит. Мужики укладываются в избах спать, слуги уходят, она одна, вдова, поместье огромно. Ходит по комнатам. За окном шумит лес, дикая птица кричит. Темень, глушь, голоса… ( Взбалтывает чернильницу.) Или нам в самом деле суждено разминуться со своими мирами?

Адам. Вы еще можете этого избежать.

Бальзак( задумывается ). Темень, глушь, голоса… Но в путь! Никто не позовет. ( Отделяет часть нетронутых листов, кладет против Адама. Склоняется над своими бумагами, окунает перо в чернила.) Попробуйте чернила. Разбавлены.

Адам. Зачем?

Бальзак. Чтобы поспеть за мыслью. Раньше рука отставала, приходилось останавливаться и ждать… ( Правит рукопись.) Понравится — открою рецепт. Пишет бледнее, но мягче. И не рвет бумагу.

Адам отстраняет от себя бумаги.

Напрасно. Хорошие чернила. Писать — одно удовольствие.

Бальзак все ускоряет темп письма. Бормочет что-то неясное и смеется. Адам тихо встает и уходит.

Пустая квартира Мицкевичей. Звонок в дверь.

Голос Целины. Ксавера, открой.

Входит Шопен. Оглядывается. Пробегает рукой по клавишам. В углу является Целина, повязавшая передник поверх русской стеганки.

Целина. А хозяина нет.

Шопен.Я к пани Адамовой.

Целина молчит, вытирает руки о передник.

Пани тоже нет?

Целина( неуверенно). Я… Пани.

Шопен. Фредерик Шопен, фортепианист…

Целина. Я узнала.

Пауза.

Шопен. Можно присесть?

Целина. О да. ( Идет к столу.) Но я не знаю, скоро ли он вернется?

Шопен. Я к вам, пани Целина.

Целина садится. В испуге смотрит на Шопена.

Целина.Почему вы так… магнетически на меня смотрите?

Шопен( садится напротив). Простите. Смотрю и вижу вашу маму. Оказывается, столько лет живем рядом, а я о вас ничего не знал… Адам о семье не распространяется…

Целина. Да, Адам не охотник меня афишировать.

Шопен. Жена и жена… Дети…

Целина. И тому есть причины: я не совсем здорова. Да и мне самой лучше до́ма. Только боюсь, когда он долго не возвращается. Опасно в этих салонах.

Шопен. Пани, уверяю вас…

Целина. Когда мама их устраивала в Петербурге, приходило много знаменитостей. Мы с сестрой собирали подписи. А едва появлялся Адам, женщин прямо пот пробирал… Терпкий запах такой, неприятный, мужчин приманивать. (Рукой, как веером, разгоняет воздух.) Мама над Пушкиным смеялась, говорила, до чего же он некрасивый, кудлатый… А перед Адамом… как-то подтягивалась и все вокруг затмевала собой. Он потом подходил, гладил меня по голове… Иногда брал за́ нос, небольно, как маленькую, вот так. (Берет Шопена за нос.) Странно, если подумать, что теперь я ему рожаю детей. Будь мамочка жива, она бы нам этого не позволила. Выгнала бы меня с детьми, Адама себе оставила.

Шопен. Вы так на нее похожи…

Целина. Не ровняйте нас, пан, ею восхищались Гёте и сам Бетховен…

Шопен. О да…

Целина. А мной только Зося, и то — если вовремя ей плачу́.

Шопен. Пани, для меня великая честь заодно с этими покойными гениями поклоняться матери вашей.

Целина (изумленно). Но она вам годилась бы в матери…

Шопен. Она мне и есть как мать. В музыкальном смысле. Я как фортепианист, можно сказать, порожден ее редким талантом.

Целина (ревниво). Талантом…

Шопен. Ее музыкой.

Целина. А я получилась обычно, в родах. И талантов не унаследовала. Потом вышла за Адама, думала, буду служить его гению, но Адам неприхотлив, ему от жены немногое нужно: только борщ и зразы с картофельным пюре. Не любит французскую пищу. Итальянскую кухню еще бы вытерпел, но я не умею по-итальянски. Сколько раз готовила эти их равиоли, а выходят одни пельмени. ( Поднимается .) Я как раз наварила, не хотите отведать?

Шопен. Благодарю, пани Целина, я чувствителен к пище, мне мало что можно.

Целина садится.

Целина. Мамулечка была бы рада такому поклоннику. И Адам вами восхищается. Как человеком — не очень, зато боготворит вашу музыку. Даже иногда просит: поиграй мне прелюды этого клоуна. Говорит, в тех салонах вы любите смешить публику, представляться то одним, то другим.

Шопен. Обладаю этим небольшим талантом.

Целина. Порожденье ее таланта… Жаль, не слышит, она бы хотела такого сына. Она любила мужчин. И мужчины ее любили. Такая свободная, независимая…

Шопен. Она была очень свободна…

Целина. Очень. И красива, и так сохранилась…