Чжан Мэн-лян - Годы бедствий

Эти слова обрушились на Фэн-цзе подобно каменной лавине, она вся задрожала и, бессильно опустившись на пол, зарыдала.

— Не ори! — закричал хозяин, с ненавистью глядя на нее своими кошачьими глазками. Он вытер нос и продолжал: — Если будешь еще плакать, я выпорю тебя плеткой! — И, обернувшись, крикнул: — Гуй-лянь! Убери ее отсюда!

Гуй-лянь позвала других девушек, и они на руках унесли Фэн-цзе. Она кричала, вырывалась изо всех сил, плакала. Когда ее положили на кровать, первой ее мыслью было покончить с собой. Но разве можно это сделать, если за ней все время следят и не дают ей свободно ступить и шагу. Гуй-лянь все время настойчиво увещевала ее, и постепенно Фэн-цзе немного успокоилась.

Фэн-цзе чувствовала себя в этом доме подобно посаженной в клетку дикой утке: и крылья есть, а не улетишь. Она возненавидела и хозяина Хао за побои и ругань, и Душегуба, и Чжао Лю, и всех других, кто так подло обманул ее. Это были не люди, а звери! Она мучилась от сознания того, что не в силах схватить их и содрать с них живьем кожу — только такая месть могла бы сейчас удовлетворить ее! Но что поделаешь, если за ней установлен строгий надзор и даже в туалет следует «хвост». Поистине все пути на небо отрезаны, все двери на землю закрыты, с собой покончить не удается, но и жить дальше нельзя! Остается только от злости биться головой об стенку да топать ногами.

Так Фэн-цзе мучилась в этом доме два месяца. Хозяин пытался научить ее петь, но она не раскрывала рта. Хотел обучить ее танцам, но она не двигала ни ногами, ни руками. Разозлившись, он страшно избивал ее, но она оставалась непреклонной. Хозяин уже подумывал о том, не убить ли ее тайком, но у него не хватало решимости так легко распрощаться с потраченными на нее деньгами. Он начал даже опасаться, как бы Фэн-цзе не покончила с собой. После долгих раздумий он решил поступить так, чтобы и «овцы были целы, и волки сыты». Однажды он вызвал к себе Фэн-цзе и сказал ей с улыбкой:

— Дитя, я вижу, что обучить тебя актерскому мастерству нельзя. Я не собирался тебя бить, но в труппах уж такой порядок. Даже хороших певцов во время обучения бьют, — он заложил в обе ноздри табак и продолжал: — Я для тебя подыскал место служанки, тебе еще будут там и деньги платить. Накопишь денег и сможешь вернуться к своим родителям. А сейчас иди собирайся, я провожу тебя к твоим новым хозяевам.

Услышав это, Фэн-цзе необычайно обрадовалась, ей показалось, что в ее жизни снова из-за туч выглянуло солнце. Она упала на колени и, кланяясь, стала благодарить хозяина:

— Если все это правда и вы отпускаете купленную птицу на свободу, то я всю жизнь буду благодарна вам!

И вот с небольшим узелком в руках Фэн-цзе идет с хозяином Хао по улицам города. Ярко светит солнце, она с радостью вдыхает свежий воздух и смотрит на веселые лица людей. Ей кажется, что встречные говорят ей: «Фэн-цзе, ты еще поживешь!» — и от этих мыслей она сама улыбается, подобно цветку. «Как бы там ни было, — думает она, — я накоплю денег на дорогу и скоро вернусь домой. А там уж найду Душегуба и Чжао Лю и сведу с ними счеты!»

Наконец они вместе с хозяином сели в коляску рикши и поехали. Сидящий впереди хозяин поминутно оглядывался, опасаясь, как бы Фэн-цзе по дороге не сбежала. Он все время подгонял рикшу. Проехав ворота «Сянфэн», они свернули в узенький переулок и остановились. Фэн-цзе осмотрелась: переулочек был очень спокойный, в него выходило всего лишь десятка два ворот. Хозяин направился к одним из них в восточном конце переулка. По обе стороны входа висели белые фонари, на черном лаке ворот были вырезаны какие-то красные иероглифы. Они вошли в ворота, и хозяину Хао сразу же поклонились несколько человек, одетых в белые халаты. Двор оказался очень чистым, здесь росли какие-то необыкновенные цветы, наполнявшие двор сладостным ароматом. Несколько беседок стояло в разных концах двора. Он был заполнен молодыми женщинами в ярких халатах. «Эта семья более богата, чем семья Лю», — подумала Фэн-цзе. Они вошли в дом, где их встретили мужчина и женщина средних лет, одетые в халаты, подбитые дорогим мехом. Гостей проводили в комнату. Как оказалось, мужчину звали Ли Шао-фэн, а женщину — И До-хуа. Они были содержателями публичного дома, но Фэн-цзе об этом пока не знала. Ли Шао-фэн начал разговаривать с хозяином Хао, а И До-хуа тем временем увела Фэн-цзе в боковую комнату. Фэн-цзе увидела в комнате драгоценные украшения, и это сильно ее обеспокоило. Новая знакомая усадила Фэн-цзе на кровать и стала ее расспрашивать о жизни, внимательно осмотрела ее косы, пощупала серьги, брови. Фэн-цзе была в панике: снова произошло что-то непредвиденное! Она отвела руку И До-хуа, встала с кровати и, нахмурив брови, спросила:

— Что это за дом?

И До-хуа, решив, что Фэн-цзе по неопытности очень волнуется, с улыбкой ответила:

— Это «Дом Сянфэн», — и, чувствуя, что та не понимает, объяснила: — Ну… чайный домик.

Но Фэн-цзе это объяснение еще более сбило с толку. Тогда И До-хуа раздраженно сказала:

— Ай-яй-яй, моя девочка, это публичный дом! Дом терпимости! Поняла? Тупица!

Когда Фэн-цзе услыхала это, ей показалось, что сильный удар грома пробудил ее от сновидений, и она изумленными глазами уставилась на И До-хуа. Только через несколько минут смогла она вымолвить первые слова:

— А-а-а! Как я сюда попала? Я уйду! Уйду! Я не хочу здесь оставаться! Здесь нехорошее место!

— Куда же ты уйдешь? — перебила ее И До-хуа и холодно усмехнулась: — Хм! Мы же купили тебя за деньги! И теперь ты живая и мертвая принадлежишь нам! Никуда не денешься!

Фэн-цзе в бешенстве стала колотить в стену. Но тут вошел Ли Шао-фэн и схватил ее за руки.

— Если ты еще будешь шуметь, то я сдеру с тебя одежду и выпорю плеткой! — Затем он стал уговаривать ее: — Дитя, раз уж ты попала к нам, то тебе остается только быть послушной и хорошенько научиться развлекать гостей, тогда и я буду хорошо с тобой обращаться. Одеваться ты будешь по своему вкусу, есть что захочешь. Все, что понравится, буду тебе покупать. Но если не будешь слушаться — пеняй на себя!

— Когда я сюда попала впервые, я также кричала и плакала, а затем успокоилась и теперь даже очень довольна! — подпевала ему И До-хуа.

Но, несмотря на уговоры, Фэн-цзе молчала и все время плакала. На шум постепенно сошлись барышни, многие из них в угоду хозяевам тоже стали уговаривать Фэн-цзе. Была среди них одна по имени Цю-сян. Она тоже пришла посмотреть на новенькую. Увидев, что Фэн-цзе внешностью выделяется среди них, она прониклась симпатией к девушке. Горькие слезы Фэн-цзе вызвали у Цю-сян сочувствие, она пробралась вперед и попросила Ли Шао-фэна:

— Папаша, разреши мне ее успокоить! — и, взяв Фэн-цзе за руку, увела ее в свою комнату.