София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

Лёхин папа был маленький, невзрачный и, по слухам, страшно талантливый. В праздничные дни, когда по Невскому текла река красных знамён, гремели патриотические песни, цыганки торговали петушками на палочке и дети с воздушными шарами ехали на шеях у пьяненьких пап, художник Гадов надевал кепочку и шёл на улицу изображать Ленина. Получалось очень похоже. Демонстранты наливали Ленину водки, предлагали яблочко — закусить.

Как непохожи были скромные отцы двух друзей на роскошного Марка Семёновича! Однажды на родительском собрании учителя взахлёб хвалили Юлю за прилежание и Лёху, который снова победил на какой-то олимпиаде. В гардеробе Ленин подошёл к психиатру и, хихикая, стал ему рассказывать о птичках пиздриках, которые водятся на Псковщине.

— Вы не верите? А они ведь так и называются — пиздрики! Правда — пиздрики! Потому что кричат так: «пи-и-здрик, пи-и-здрик»!

Плюгавенький папочка жалко хихикал и сам был очень похож на пиздрика, а Марк Семёнович смотрел на него сверху вниз и презрительно улыбался, показывая белые ровные зубы. Марк Семёнович вращался в кругах и делал вид, что разбирается в искусстве. У него была любовница, которая работала в музее, носила шаль и утверждала, что Марк Семёнович — вылитый Бродский. Её нечистый на руку представительный муж занимался антиквариатом, а также скупал по дешёвке работы талантливых художников. Марк Семёнович уважал антиквара за богатство и связи и во всем старался на него походить, перенимая манеры и обезьянничая замашки. В шикарной гостиной антиквара, заставленной французской мебелью (позолоченными комодами, шкафчиками и столиками на изогнутых и тоненьких, как у его жены, ножках), он увидел несущегося кабана, изящную овцу и букет кисти фон Гадова и тут же решил и себе такое купить. Отчаянно нуждавшийся пиздрик заискивал перед Марком Семёновичем как потенциальным покупателем. На это было горько смотреть.

Марк Семёнович был детским психиатром, и считалось, обладал даром внушения. Дар внушать он перенял от профессора Харитонова, который мог внушить всё что угодно. На отделении детской психиатрии находились самые разные дети: были драчуны с нервными тиками, были тихие и добрые ребята с непонятным диагнозом, были действительно трудные, которых пичкали тяжёлыми препаратами и отправляли с отделения — дальше по этапу, и всегда слонялся какой-нибудь малолетний преступник в дорогом костюме, которого отмазывал от колонии богатый папа. Дети очень любили похожего на клоуна, весёлого и странного дедушку Харитонова, он их обнимал, шутил, говорил приятные вещи. Марк Семёнович видел, как бесформенная ожиревшая девочка с остановившимся взглядом вдруг оживала, когда Харитонов на обходе ахал, взмахивал руками и обращал внимание своих белых коллег на то, что Ирочка и похудела, и похорошела, и личико у неё стало более выразительным.

Марк Семёнович решил, что надо врать — как больным детям, так и их родителям. Он работал с астено-депрессивными состояниями у подростков и успешно их сводил на нет простым внушением, глюкозой и витамином С. «Посмотри на себя! Вот подойди к зеркалу и посмотри на себя. Ты же безумно хорошенькая! Какие голубые глаза! Какое умное личико! Просто улыбнись — и все мальчишки влюбятся! А теперь взгляни в окно. Видишь — облако плывёт, деревья качаются, тополь золотой от солнца. Видишь? А вот другая девочка не заметила бы. Всё потому, что у тебя художественный талант. А может быть — актёрский? Тебя распирает от талантов, поэтому ручки дрожат и головка болит. Ты — творческая натура! Ты должна творить!» — «Ваша дочь устала от школы. Я настаиваю на освобождении от экзаменов. Увезите её на море... Тогда в деревню... Ваша работа никуда не убежит. Что вам дороже — карьера или ребёнок? Хорошо, тогда сдайте её в театральную студию. Это не шизофрения. Кто вам сказал про нейролептики? Ах, она хотела выскочить в окно! Знаете, это не от того, что ей не хватает нейролептиков. Ей чего-то другого не хватает — возможно, любви и внимания. Впихнуть в подростка лекарство проще, чем наладить с ним душевный контакт. Что за чушь, нейролептики! Может, они, конечно, и лечат шизофрению, я не знаю, наукой это ещё не доказано. Но не сомневаюсь в том, что они способны вызвать её. Ваша дочь — талантлива. Дайте ей возможность проявить свой талант, и она перестанет быть несчастной. В чём талант? Она же прирождённая актриса! В студию! Сейчас же в театральную студию к Борису Ефимовичу!»

Марк Семёнович «вскрывал» зарытые таланты депрессивных подростков и распихивал их по разнообразным творческим кружкам, которые вели пропахшие табаком и нафталином представители творческой интеллигенции. Чистенький Марк Семёнович якшался с представителями: прикрываясь любовью к искусству, он собирал свою внутреннюю коллекцию монстров, городских полусумасшедших и странных персонажей (художник фон Гадов занимал в ней почётное место), а заодно выискивал себе красивых любовниц, с которыми «есть о чём поговорить». Всё это работало: депрессивные подростки обретали в студиях и кружках новую интересную жизнь и понимающих друзей, представители творческой интеллигенции были востребованы, а Марк Семёнович поил коньяком натурщицу, двух художниц, актрису и поэтессу, не вместе, конечно, поил, а по отдельности. Дома у Марка Семёновича был полированный журнальный столик и разноцветные модные бокалы. Психиатр — покровитель искусств обнаруживал розовые губки под рыжими усами, а творческие дамы — стрелки на дешёвых колготках.

В свободное от депрессивных подростков время Марк Семёнович писал научные статьи и вёл частную практику, пользуя психов из мира высокого искусства и торговли. Поэтому у него всегда были деньги, контрамарки и дорогой коньяк.

Юля Павлова жила без мамы. За ней следила пожилая няня Вера Павловна с прямоугольной спиной и большой причёской, по слухам, служившая в молодости в НКВД. Старухи, которые сидели на скамейке у парадной Марка Семёновича и в один прекрасный день таки увидели, как на балконе «одна женщина зарубила другую топором», разделились на два лагеря. Одни утверждали, что жена изменила психиатру, и тот из мести засадил её в дурдом, а другие говорили, что она укатила в Америку с богатым любовником и уже там сошла с ума. На самом же деле мама влюбилась в родного брата Марка Семёновича и действительно уехала с ним в Нью-Йорк. В Нью-Йорке она завела себе новых детей, а Юле прислала однажды фломастеры. Возможно, она была бы рада Юлю забрать, да Марк Семёнович не позволил. Он сам растил свою Люлечку, называл её щеночком, покупал ей самых красивых кукол, самые ценные игрушки, самые нарядные платьица. Перед сном он устраивал «заводное царство» — заводил всех механических жаб, уточек, курочек, скачущих на лошадках клоунов, усатого барабанщика, робота, мотоциклиста, обезьянку, а посередине ставил распускающийся железный цветок с Дюймовочкой и говорил: «Ты — царевна, а это твои слуги!» Щеночек испуганно и зачарованно смотрел на своих жужжащих стрекочущих слуг.