Александр Зиновьев - В преддверии рая

Молодой человек входит в квартиру. Настроение его портится. Жена сейчас устроит сцену. Просто так, без всякого повода. Раз дело пошло к разводу, любой пустяк становится поводом. Даже тараканы. Что я ей, Царь-Бог что ли, с тараканами воевать?! А развод — значит, опять квартирная проблема. Сколько мы угрохали на этот кооператив! И теперь опять! С ума можно сойти. Нет, с разводом надо подождать. Подзатянуть. Сделать вид. Примириться. В общем, сейчас не время. Но на сей раз жена промелькнула на кухню, не сказав ни слова. Молодой человек вошел в комнату. Два незнакомых мужчины поднялись ему навстречу. Один из них /невысокий, коренастый, курчавый и т.п., в общем — как из последнего телефильма о нашей славной разведке и контрразведке/ вынул из кармана маленькую книжечку в темно-красном переплете и молча показал ее молодому человеку. Нам надо побеседовать с вами, сказал он. Докатился, мерзавец, услышал молодой человек голос жены, выходя из квартиры. Хотя бы о дочери подумал!

Наш Вождь на фронте был, но воевать ему так и не удалось, говорит один Нораб. Как так, удивляется другой. Когда противник узнавал о его прибытии на данный участок фронта, он думал, что Вождь закатит очередную речь, и в панике отходил на заранее подготовленные позиции, говорит первый. Ха-ха-ха!

Пойми же, говорит Она, жизнь-то все равно идет. Не надо сгущать краски. Смотри — дети, родители, мальчики, девочки, любовь, смех, радость, музыка... Это же все есть, остается. Конечно, говорит Он. А ты думаешь, в кибитках чингисхановских орд не было детей? Опричники Ивана Грозного не веселились? В гостиных гитлеровских палачей не слушали Бетховена, не читали Гете? И у Сталина были дети. И Ленин слушал «Аппассионату». А радости и шуток в кругу сталинских подручных было ой-ой сколько! Дело же не в этом. Есть характеристические признаки общества и его членов. Какие? Например, ты не решаешься не то что осудить, но лишь публично не одобрить введение наших войск в дружескую страну и подавление ими справедливых выступлений рабочих этой страны. Что будет? Тебя единогласно осудят за это твои сослуживцы. От тебя отвернутся старые друзья. Они про себя в душе тоже не одобряют эту акцию наших властей, и все-таки... А что поделаешь, говорит Она. Ничего, говорит Он. Я лишь привожу пример. Ты просто делаешь выбор: ты вместе со всеми одобряешь действия властей, зная, что будет, если ты не присоединишься ко всем. Это характеризует тебя и общество по существу. Именно это, а не цветочки, деточки, шуточки и прочее. Выбираем не мы, говорит Она. За нас выбирают, а нас не спрашивают. Чушь, говорит Он. Выбор мы делаем сами, лишь сваливая на что-то иное. Вот отбери некоторую совокупность таких характеристических признаков, посмотри с этой точки зрения на это общество и ты увидишь, что оно преступно. Пусть счастливо, но все равно преступно. Так не бывает, говорит Она. Это есть, говорит Он. Не только страна отдельная в целом, но даже целый отрезок всего человечества может оказаться преступным. Выбирая, мы становимся сами соучастниками преступления. Ну, если встать на такую позицию, говорит Она, то весь процесс выделения человека из животного мира преступен. Но тогда человек выделялся из животного мира и выделялся в человека, говорит Он. А из кого выделяемся мы и во что выделимся мы?

Как звали одноглазого русского полководца, который Наполеона разбил, спрашивает один Нораб у другого. Кутузов, отвечает другой. А английского одноглазого адмирала, который тоже Наполеона бил, спрашивает первый. Нельсон, отвечает другой. А одноглазого еврейского полководца, который арабов бил, спрашивает первый. Даян, отвечает второй, но зачем это тебе нужно знать? Я вот думаю, говорит первый, а что если нашему министру вооруженных сил один глаз выбить?! Ха-ха-ха!

— Не пойму,— говорит Сын,— почему наши правители берут на себя ответственность за преступления предшественников. Признали бы их, очистились бы и начинали бы с чистыми руками...

— Что начинали,— говорит Жених.— Новые пакости?

— Брось,— говорит Дочь.— Улучшения произошли и происходят.

— И при Сталине были какие-то улучшения,— говорит Жених.

— А что думает наш доморощенный философ,— спрашивает Сын /так он в насмешку теперь именует меня/.

— Когда тебя еше на свете не было,— говорю я,— один хороший человек писал:

— Ну и где теперь тот хороший человек?

Ну, спрашивает Нораб, чем ты отделался? Намылили шею, отвечает другой Нораб. Легко отделался, говорит первый, а мне вот хуже пришлось: мне дали по шее. Это еще по-божески, говорит второй. А вот А получил в шею, а В — взашей. Ха-ха-ха!

С дачей меня тогда надули: отобрали. Но в порядке компенсации мне дали отличный участок недалеко от города и безвозмездную ссуду на постройку дома. Если бы я оставался на прежнем посту, на такую ссуду можно было бы два дома построить, так как я все необходимое имел бы по государственным ценам, т.е. за гроши. А теперь пришлось покупать все у леваков, т.е. втридорога. И тут я пожалел, что своевременно не занялся своей дачей /помимо казенной/, на имя жены. Я не ожидал, что меня отставят. Это моя ошибка. Мой преемник, еше будучи моим помощником, ухитрился отгрохать дачу на имя матери, потратил он на нее тысяч десять, а сейчас она оценивается в сто пятьдесят.

Однако у меня сохранились некоторые полезные прежние связи. Плюс к тому меня включили в комиссию по оценке иностранных автомашин, сдаваемых на продажу в комиссионные магазины. Включили, конечно, по решению горкома партии. Это партийное поручение открыло мне путь к власти не менее значительной, чем прежний пост, но совершенно не обременительной и безответственной. Уже через пару месяцев трудно было назвать влиятельное лицо в городе, к которому я не имел бы доступа. Номинально /по официальной должности/ это все лица второго и третьего сорта /заместители, помощники, секретари, референты, кладовщики, завхозы и т.п./, а фактически, в чем я убедился, это обладатели реальной несокрушимой власти общества. Только теперь я начал понимать, что ранее я имел все свои жизненные блага исключительно за призрак власти, прикрывающий собою власть в собственном смысле слова. Мне платили за то, что я не мешал властвовать фактическим хозяевам. От меня, можно сказать, откупались. Мне предложили пост председателя оценочной комиссии. Но я отказался. И правильно сделал. В качестве рядового заслуженного члена я значил бы больше. Председатель комиссии /кстати сказать, бывший секретарь обкома партии/ уже через полгода ходил передо мной на задних лапках. Вот тогда-то я и начал строительство своей дачи. Ссуда, конечно, пригодилась. Но она ушла вся на поллитровки шоферам, сторожам, рабочим и прочей мелюзге. Что же касается материалов и самого строительства, на это не пошло ни копейки. Многие даже в долгу у меня остались. При этом я ни на йоту не вышел за рамки законности. И я пришел к выводу, что наши законы суть наилучшие за всю историю человечества, если, конечно, у тебя есть голова на плечах. Главное — занять такое официальное положение, чтобы каждый твой шаг был оправдан законом и чтобы у тебя просто не было возможности преступить закон.