Александр Зиновьев - В преддверии рая

Из учебника по социальной психиатрии Ученик знал, что если автор говорит, что он не претендует на что-то, то именно на это он и претендует на самом деле. Это приводилось как классический пример к одному из фундаментальных принципов социопсихиатрии — к принципу полного недоверия к словам авторов, подпадающих под действие СК. Этот принцип и в данном случае подтверждается явным образом: первый же раздел рукописи /после предисловия/ выдавал именно претензии автора найти некую формулу,— случай в социопсихиатрии часто встречающийся и хорошо изученный, безошибочно диагностируемый уже первокурсниками. Именно это Ученик записал в разделе «Первое впечатление» карточки, которую ему предстояло заполнить на рукопись.

Известно ли вам, сколько в нашей Стране научно-исследовательских институтов? А конструкторских бюро? А лабораторий? А вычислительных и информационных центров? А... Нет? И не пытайтесь узнать. Это - важнейшая государственная тайна. Не от врагов, — враги к этому делу относятся скорее юмористически. А от своих. Если свои это узнают и посчитают, во что это обходится, то могут возникнуть нежелательные настроения. Впрочем, опасения начальства напрасны. Свои по опыту знают, что все равно ничего не получится. К тому же гораздо выгоднее иметь свой кусок /маленький, конечно, но терпимый; другие и этого не имеют!/ за дурацкое времяпровождение в этих самых храмах науки, чем получить по шее за совершенно бесперспективные попытки принести благо обществу.

В одном из бесчисленных научно-исследовательских институтов Столицы произошло чрезвычайное происшествие /«чепе»/: стало известно, что младшая научная сотрудница /М не/ присутствовала на проводах Диссидента, который после трех лет нелепой борьбы с властями и мытарств добился наконец-то разрешения навсегда покинуть пределы опостылевшей ему Родины. Слово «добился» здесь не совсем уместно, ибо Диссидента сначала выгнали с работы, устроили ему кошмарную жизнь и открыто заявили, чтобы он убирался вон. Но когда измученный Диссидент наконец-то согласился быть изгнанным из Страны, власти приложили титанические усилия, чтобы его не выпустить. Конечно, его следовало бы посадить или пристукнуть под видом нападения хулиганов. Но момент для этого был неподходящий. У Страны были затруднения с продовольствием и с реконструкцией ряда отраслей промышленности, так что приходилось заигрывать с Западом и делать вид, что у нас пышным цветом цветет демократия и свято соблюдаются права человека. Потом стало известно /об этом позаботились добровольцы из сослуживцев/, что все эти годы Мне дружила с Диссидентом. Знаем мы эту «дружбу»,— сказали сослуживцы,— хотя хорошо знали, что у Диссидента семья, и ему вообще не до того, чтобы заводить любовниц. И мнение сослуживцев, что Мне «спала» с Диссидентом, что она— потаскуха, которую давно пора вывести на чистую воду, обрело достоверность факта.

Директор института немедленно вызвал Мне и потребовал объяснений. Она подтвердила, что была в дружбе с семьей Диссидента и что присутствовала на проводах, но отвергла сплетни о том, что состояла в аморальной интимной связи с ним. У нее есть знакомый мужчина, с которым она состоит в интимной связи, но в этом нет ничего аморального. И это ее личное дело. Присутствовавший на беседе секретарь партийной организации института вызвал комсорга сектора, в котором работала Мне, и предложил немедленно завести на нее персональное дело. Мне была уже на пределе комсомольского возраста. Через несколько недель ее просто можно было бы считать выбывшей из комсомола по возрасту. Но партийная и комсомольская организации института не могли пройти мимо такого вопиющего нарушения норм поведения гражданина нашего общества и упустить такой удобный случай, на примере которого можно воспитывать прочих, в особенности — молодежь. И перед высшими партийными и прочими инстанциями надо было обозначить здоровую реакцию здорового коллектива, способность принимать самостоятельно правильные решения, пресекать, предупреждать и т.п. Правда, на сей раз коллектив в свое время не обратил внимания на знакомство Мне с Диссидентом, проглядел, хотя сигналы были. Конечно, тогда и Диссидент еще не был диссидентом, даже премии и ордена получал. Но это все равно не снимает вины с коллектива. Ослабили... Теперь это упущение надо компенсировать тщательным разбором и обсуждением дела и суровым наказанием. Поэтому Мне обречена была пройти все ступени позора: собрание первичной комсомольской организации сектора, бюро комсомола института, общее комсомольское собрание института, райком комсомола. По другой линии: заседание сектора с обсуждением ее производственной деятельности, аттестационная комиссия, местком, дирекция. И на каждой ступени с ней должна быть проделана воспитательная работа, а также воспитательная работа со всеми прочими сотрудниками института. Потом этот вопрос должен стать предметом рассмотрения в партийной организации института и склоняться во всех инстанциях и органах при всяком удобном случае, кончая Президиумов Академии Наук и заинтересованными отделами ВСП и ВСК.

Присутствовавший на той же беседе у директора сотрудник ОГБ предложил Мне /дальше я буду писать для краткости просто М/ написать объяснительную записку о ее взаимоотношениях с Диссидентом. И дал ей список вопросов, на которые ей при этом следовало ответить. Вопросы касались конкретных лиц, встреч, бесед. М отказалась это сделать. И это усугубило положение. Сотрудник ОГБ сказал, что на эти вопросы ей все равно отвечать придется, но уже в другом месте. Выражение «в другом месте» произвело особо сильное впечатление на сотрудников института. Они пришли в неописуемое негодование и единодушно осудили М. Наиболее либеральные из них с горечью отметили, что М нанесла тем самым предательский удар в спину их общему благородному делу, и первыми перестали подавать ей руку.

Обстановка в институте сложилась напряженная. Еще в памяти была история, когда один из сотрудников оказался замешанным в каком-то протесте по поводу несправедливости в отношении какого-то малого народа, допущенной в прошлом. К счастью, сотрудник оказался психически ненормальным и историю замяли. Но нервотрепки было порядочно. Институт лихорадило полгода, пока решался вопрос, посадят сотрудника в тюрьму или в сумасшедший дом. Руководству института пришлось приложить немало усилий, чтобы доказать, что сотрудник был шизофреником, и уговорить родственников пойти на этот выгодный для всех шаг. Совсем недавно институт включился в борьбу за звание учреждения коммунистического труда и взял на себя повышенные обязательства. В том числе — усилить воспитательную работу среди молодежи. И вот вам сюрприз, усилили! Директора выдвинули в члены-корреспонденты Академии Наук. Шансы у него и так не очень велики, а после этой истории... Да что там говорить, М поступила явно не по-товарищески и подвела весь коллектив.