Александр Зиновьев - В преддверии рая

Заведующий сектором немедленно направился в дирекцию и забрал обратно решение сектора о надбавке к зарплате М за образцовую работу. Хотя надбавка была мизерная, а М была действительно хорошим работником, действие заведующего ни у кого не вызвало порицания. В дирекции заведующему вместо М предложили вписать другую сотрудницу, которую все считали автором доноса на М /и это было действительно так/. В кассе взаимопомощи М предложили вернуть ссуду, хотя до окончания срока оставалось больше месяца. В жилищной комиссии ее сразу же исключили из списка членов создаваемого кооператива. Большинство сотрудников перестало с ней здороваться. Представитель отдела кадров по нескольку раз в день стал проверять, находится ли она на своем рабочем месте. А так как по характеру работы ей приходилось часто отлучаться, с нее стали каждый раз требовать объяснительную записку. Заместителю заведующего сектором надоело каждый раз подписывать эти бумажки. Тем более его самого на рабочем месте застать было весьма трудно. Начались многочисленные неприятности, превращающие жизнь ничем не защищенного маленького человечка в ад. И никто не щадил ее. Наоборот: все, что в отношении других выглядело нормой, в отношении к ней расценивалось как нарушение, недостаток, упущение. Один доктор наук, очень порядочный и добрый человек, испортив секторскую рукопись, которую он редактировал, счел возможным обвинить в этом М. И ей пришлось перепечатывать ее за свой счет и приводить в порядок во внеурочное время.

Надо признать, что она переносила это с поразительной выдержкой. Она жила, закусив губы. Даже с некоторым подъемом. Она поняла, чего стоят окружающие ее люди. Но, увы, она была всего лишь маленькая беззащитная женщина. И ее хватило ненадолго.

Наше общество развило до невиданных размеров и сделало официально признанным одно явление, которое я называю социальным преступлением /СП /. Эти СП довольно редки, но характеристичны. Если бы они стали массовыми, они не воспринимались бы как преступления. Заключаются они в том, что человек по каким-то причинам однажды решается отстаивать свою личную независимость, обнаруживает чувство личного достоинства, наличие совести и чести. Обычно такая попытка возвыситься до личности кончается провалом и проходит почти незаметно. Расценивается она как стремление индивида противопоставить себя обществу, как нечто аморальное и /в конце концов/ преступное. Восставший индивид общими усилиями доводится до жалкого состояния, изолируется от общества и так или иначе уничтожается в качестве активного члена общества. Иногда такая попытка бывает удачной в том смысле, что имеет более или менее широкий резонанс. Вообще-то у нас не возбраняется возвышение индивида над коллективом, но — лишь в дозволенных формах и с ведома начальства. Это даже поощряется, ибо это есть признанная форма отчуждения личной свободы, компенсация за отсутствие таковой для большинства. Лишь бы это не было личной инициативой индивида вопреки воле коллектива и начальства, ибо это преступно.

Все это, разумеется, надумано, сделал пометку Ученик. Откуда студенту знать ситуацию в научно-исследовательском институте, да еще в такой острый период? Где он мог наблюдать такой факт? Если даже он слышал рассказы некоей М, эти рассказы, естественно, освещали ситуацию весьма односторонне и тенденциозно. Автор перенес свойственную ему манию преследования на своего литературного героя,— факт точно также хорошо известный в социопсихиатрии.

Тут Ученику стало немного неловко. Он вспомнил аналогичную историю с одним студентом на их курсе и вынужден был признать, что автор точно описал реальную реакцию коллектива на поступок своего члена, отклоняющийся от принятой нормы. Потом Ученик подумал, что его пометки имеют чисто формальное значение, так как автор рукописи /и очевидно, ее героиня/ получил свое сполна.

По замыслу классиков в нашем обществе все должны быть друзьями, так что слово «товарищ», равнозначное слову «друг», стало формой обращения к людям. На практике, однако, получилось нечто такое, что считать всех граждан общества друзьями стало неловко даже начальству.

Слово «друг» употребляется и в более узком смысле — для обозначения круга лиц, с которыми ты встречаешься более или менее часто, до какой-то степени откровенничаешь с ними, которых приглашаешь в гости и к которым сам наведываешься, с которыми обделываешь какие-то интимные делишки и т.п. С этой точки зрения директора института и заведующего сектором друзьями не назовешь. Это — начальство. И девчонок из отдела кадров и ребят из бюро комсомола не назовешь друзьями. Это - сослуживцы. С друзьями /в этом узком смысле/ можно хоть чуточку отвести душу, поделиться анекдотом, выпить чашку чая. И хотя узы дружбы весьма непрочны и обманчивы, они все же существуют хотя бы иллюзорно и слегка скрашивают унылое и серое существование рядового гражданина общества.

Когда по институту распространился слух, будто Мне засекли на проводах Диссидента, друзья немедленно проявили заботу.

— Ты должна все отрицать, — сказали друзья. — Кто тебя там видел? Стукачи из Органов? Пустяки. Теперь не то время. Они на работу не сообщают. Вызовут — покаешься, и дело с концом. Конечно, за границу не выпустят. На защиту тоже не выпустят. А на что тебе заграница и диссертация?! В институте никто ничего не докажет. Дело замнут. Сейчас никто не заинтересован раздувать.

— Почему я должна скрывать?— возражала она. — Разве я сделала что-нибудь преступное?!

— Ты что!— вопили друзья. — Забыла, где ты живешь?! И сама влипнешь. И нас всех подведешь.

После того, как она признала факт своего участия в проводах Диссидента, половина друзей от нее отшатнулась. Оставшаяся половина бросилась ее /ее ли?/ спасать /спасать ли?/.

— Ты должна покаяться, — брызгали они слюной. — Должна осудить своего хахаля! Ты с ним не спала? Не засирай нам мозги! На что он тебе сдался?! Пообещай, что такое больше не повторится. Напиши эту бумажку для органов. Никакого доноса тут нет. Ты же правду напишешь!

Она отказалась сделать это. И оставшиеся друзья тоже отшатнулись от нее.

— Ну и дура,— сказали они. — Сама виновата. Эгоистка! Теперь из-за нее нам будет!

Комсомольская группа исключила ее из комсомола за потерю политической бдительности, выразившуюся в..., и моральное разложение, выразившееся в... И суммировала все ее прошлые прегрешения. Молодые друзья и сослуживцы без всякой подсказки со стороны старших партийных товарищей /друзей в широком смысле слова/ провели собрание по всем правилам погромов такого рода, которым они в совершенстве были обучены в школах, техникумах, институтах. Никто не вступился в ее защиту. И вовсе не потому, что боялись чего-то, как это принято думать. Бояться каких-то высших инстанций было нечего. Ссылка на страх была прикрытием более страшного порока. Страх есть нечто все-таки человеческое и извинительное. Скрываемый же порок был бесчеловечен в принципе. Они дружно расправились с ней потому, что это отвечало их собственной натуре. Последняя и была тут самой высшей и самой темной инстанцией в этом обществе. Карательные органы вырастали сами из их натуры и реализовали ее. Ссылка на них давала им удобное средство снять с себя вину и очистить совесть. Впрочем, о какой совести тут может идти речь?!