Александр Зиновьев - В преддверии рая

В курительной Ученик заметил необычное оживление. Что происходит, спросил он девицу из соседнего кабинета, стрельнув у нее сигарету. А ты разве не в курсе, удивилась Девица. Поймали одного сексуального маньяка. За ним охотились несколько лет. При обыске забрали дневник. Сейчас на этот дневник очередь записалась месяца на три уже. Беги скорей к секретарше Лысого. А то совсем прозеваешь. Ты записалась, спросил Ученик. Конечно, сказала Девица. Я семидесятая. Прекрасно, сказал Ученик. Прими в компанию. Заодно проверим на практике некоторые наблюдения этого маньяка. Я подумаю, сказала Девица. И ушла, бросив окурок мимо урны. Не бог весть что, подумал Ученик. Но что-то в ней есть. Во всяком случае поболтаем. И почитаем этого психа.

Работать в этот день уже стало невозможно. Все словно взбесились из-за этого маньяка. Повсюду собирались группы. Слышались охи и ахи. Кошмар, сказала пожилая сотрудница, фактически исполняющая обязанности секретарши Учителя. Этот негодяй совратил более пяти тысяч женщин. Из них около тысячи — девушки. И больше сотни — малолетние. Ужас! Преувеличивают, наверно, сказал Ученик. Что вы, сказала Пожилая. У него все точно записано. А такой психический тип на ложь не способен. Воображение недоразвито. И самое ужасное — никакой страсти, полное равнодушие. Зачем ему все это?! А может быть,.он ученый, сказал Ученик. Сексолог. Изучал дело на собственном опыте. Говорят, мы тут кое-что похуже делаем, а нас вот не забирают. Никто не ужасается. Я бы на вашем месте воздержалась от таких замечаний, сказала Пожилая. Я здесь начала работать, когда вас еще на свете не было. Знаете, сколько таких мальчиков, как вы, за это время отсюда исчезло? Чему быть, того не миновать, сказал Ученик. По крайней мере из-за квартиры беспокоиться не придется.

Дома Ученика ждала крупная неприятность. Я беременна, сказала Жена. И аборт делать не буду. Пусть будет сын. Я лично за дочь, сказал Ученик. Значит, Бородатый отпадает. Остается Зам. Это ты о чем, спросила Жена. Так, о делах, сказал Ученик. Я пойду прошвырнусь на часок. Подумать надо. А ты бы с матерью помягче. Пригодится еще. Ребенок же будет...

Отличительная черта выпадающего /отщепенца/ — неучастие в этой самой интимной стороне жизни коллектива, которое членами коллектива расценивается как противопоставление коллективу, зазнайство, отрыв от коллектива. И не спасет то, что такой человек — хороший работник. Если коллектив почувствует, что этот человек — отщепенец, он сделает все, чтобы разрушить представление о нем как о хорошем работнике. Выглядит это как разоблачение, выведение на чистую воду, сдергивание маски. Обычно это потом преподносят так, будто под личиной честного и хорошего работника скрывался чуждый нам враг. У нас на факультете пятнадцать лет работал один профессор, крупный ученый, блестящий лектор и вообще яркий человек. До нас доходили слухи, что ему несладко живется, что чуть ли не каждый курс лекций ему приходится выбивать с боем и читать в урезанном виде, что книги его не печатают. Но он все равно считался одним из лучших профессоров факультета, получал какие-то награды, куда-то выдвигался. Но стоило ему однажды подписать какой-то протест, как в течение года с него «сорвали маску», превратили в представлении всех в никудышного ученого и педагога и с треском провалили на очередном заседании на новый срок. Этот профессор всегда был отщепенцем, много лет коллеги терпели это. И когда им представился удобный случай дискредитировать его, они немедленно этим воспользовались.

Надо признать, что коллектив не сразу относит сотрудника к категории отщепенцев. Проходят годы, иногда — десятилетия, прежде чем это случается. Да и сам сотрудник не всегда сразу становится отщепенцем, а став — не всегда сразу это осознает. Иногда он этого вообще не осознает и впадает в крайнее недоумение, когда коллектив начинает с ним расправу. Коллектив сначала яростно борется за то, чтобы сотрудник не оторвался от него и не противопоставил себя ему. Применяются всевозможные меры от ласки до угроз и нанесения ущерба. И обычно редко кто не поддается натиску коллектива. Последний в отношении сотрудника, за которого идет борьба, может себе позволить многое такое, что недопустимо в отношении тех, насчет которых нет сомнений. Например, коллектив может скрыть от начальства факт попадания сотрудника в вытрезвитель и тем самым завлечь его в некоторые интимные отношения с доверенными лицами коллектива.

Как правило, сотрудники не стремятся стать отщепенцами, а коллектив искренне стремится приобщить человека к своей жизни. Здесь действует глубинный закон нивелирования индивида и прикрепления его к коллективу, причем — обе стороны естественным образом стремятся к этому. И если происходит выпадение человека в отщепенцы, то это есть уклонение от общей нормы. Это уклонение не есть случайность,— есть другие законы, порождающие его. Но само по себе оно есть уклонение от норм жизни, вырастающих из недр этой формы жизни. В силу тех же законов единства индивида и коллектива последний предпочитает не выбрасывание, а обламывание его и удержание в себе в обработанном виде. Тут имеет силу принцип: стань, как все мы, и мы тебя простим. Отщепенец выбрасывается вовне лишь в крайнем случае, когда не остается надежды обломать его, или по указанию властей. Обычно тут имеет место совпадение.

Борьба за приобщение человека к интимной жизни учреждения есть лишь первый этап борьбы. Когда заведующий одного из секторов института взял М к себе на работу несколько лет назад после того, как ее не допустили к защите диссертации и около года не брали на работу по специальности, сотрудники были в восторге от такого благородного поступка Заведующего. Все знали, что последний согласовал это во всех инстанциях и действовал с их ведома, но делали вид, что Заведующий сделал это на свой страх и риск. Это у нас-то на свой страх и риск! Конечно, сразу же пустили сплетни, будто М переспала для этой цели с Заведующим. Сплетня занизила ее личностный уровень и тем самым несколько усилила ее социальные позиции: такая же дрянь, как и все мы, недурно пристроилась. И сотрудники приняли ее в свои объятия как своего члена. И обласкали ее своим вниманием и дружбой. Профессиональная институтская сплетница навязалась к ней в гости, обследовала ее гардероб и была несколько разочарована. Но в институте она всем шептала на ушко, что видела у М те самые штучки, которые Заведующий покупал в Париже якобы для своей жены.

Когда М отвергла попытки Заведующего склонить ее к сожительству, те же сотрудники сказали о ней, что она «строит из себя», и обозвали ее неблагодарной дурой. Профессиональная сплетница пыталась было намекнуть на некие болезни, но намек успеха не имел,— факт, свидетельствующий о том, что имеются свои объективные законы слухов и сплетен, по которым жизнеспособными оказываются лишь слухи и сплетни определенного типа. Слабости Заведующего насчет женского пола были общеизвестны. Над ними подшучивали. Но никаких морализующих выводов не делали. Отказ же М сожительствовать с Заведующим был воспринят как вызов коллективу. И он тут же дал ей почувствовать свою силу. Заведующий другим сектором, у которого были крайне запущены документация и техническая работа, взял ее к себе, зная ее как добросовестного работника. И на какое-то время ее отпустили вниманием. Изменились методы. Вовлекли в самодеятельность. Включили в чаевую компанию — бегать в обеденный перерыв в магазин за хлебом, сыром и колбасой. Но все равно в бесчисленных пустяках чувствовалось, что она чужая. Например, она выступала против несправедливого решения сектора предоставить место старшего сотрудника молодому бездарному карьеристу, работавшему на важное лицо из Президиума, а не заслуженному старому работнику, которому это место и предназначалось сначала. Убедившись в безнадежности своего замысла, коллектив постепенно изменил методы борьбы. Начался второй этап.