Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Входя в темную исповедальню церкви Святого Иосифа, он не знал точно, в чем заключается его грех, хотя был абсолютно уверен, что согрешил, причем согрешил ужасно. Он думал об этом, произнося слова молитвы и каясь в мелких грехах… «Каюсь, что всуе употреблял имя Господне… лгал и думал не по-христиански о многих знакомых…» Он говорил невнятно, пока не вспомнил маленькое наставление христианского учения (урок двенадцатый, страница сорок вторая), которое гласило: «Говорить надо ясно и правдиво». И он стал говорить четко, но все равно не мог понять самого себя. Отец Серрано что-то внушал ему, но он не слышал ни слова. В наставлениях было сказано также, что следует покаяться в одном из своих прошлых грехов. И он сказал: «Каюсь также в моих прошлых грехах. Я украл авторучку». Это был старый грех, в котором и раскаяться-то было приятно. Он совершил его два года назад, еще в четвертом классе. О старых грехах вообще было легко говорить, потому что через какое-то время они казались просто жизненным опытом.

Отец Серрано отпустил ему грехи. И тут, вставая с Колен, он вспомнил «Покаяние апостолов», где говорилось: «Каяться надо сердцем». И неожиданно понял, в чем его вина, и сказал: «Я ненавижу свою мать… я ненавижу свою мать… я ненавижу свою мать». Он повторял это снова и снова, он знал теперь, что его грех почти так же велик, как и ее ужасный темный грех, хотя он не понимал его до конца…

В тот день они ели слоеный пирог со свининой, приготовленный домработницей — индианкой из Машпи. У него не было аппетита. Отец спросил: «Почему ты не ешь, Гай?» А мать улыбнулась ему и разрезала пирог на три равные части.

— Ты был на исповеди, Гай?

— Да. — Он снова не мог поднять глаз от тарелки. До вчерашнего дня его мать всегда была красивой, с черным узлом волос, смеющимися темными глазами и особым голосом, в котором, казалось, тоже звенел смех. Только теперь она была безобразной, и ему было противно смотреть на нее.

Отец сказал: «Гай, веди себя с матерью как следует».

— Ничего, — улыбнулась мать. — Гай сегодня расстроен. Мы собирались поговорить с ним вчера после обеда, но он плохо себя чувствовал, поэтому мы поговорим сегодня, правда, Гай?

Опять она дотронулась до его головы, и у него по спине пробежал мороз, и снова она повернулась к отцу и, наклонившись, поцеловала его в щеку, а отец очень нежно коснулся ее руки.

Гай опять внутренне содрогнулся и сказал:

— Да, я ходил на исповедь… Вы знаете, о чем я говорил?

— Гай… — В голосе матери послышались металлические нотки. Она вскочила из-за стола. — Гай… Гай…

— Я сказал, что ненавижу свою мать… Я ненавижу свою мать… Тебя… Я ненавижу тебя!

Отец резко и сильно ударил его по щеке. Но он не почувствовал боли. Он смеялся. Он смеялся, а из глаз у него текли слезы. «Я видел ее… вчера… я видел ее… прямо в спальне… Я видел!» Голос у него сорвался. Отец носил маленькие усы. Вдруг он стал похож на Чарли Чаплина. Вытаращил глаза — ну, копия маленький Чарли — и растерянно забормотал:

— Кто?… Что?… Кто?… Что?

— Стюарт Шеффер! Они были вместе в постели, голые… Она и Стюарт Шеффер! — И Гай выбежал из гостиной, хлопнув дверью. Он, тяжело дыша, стоял в коридоре и слушал приглушенный голос отца, усталый, почти плачущий. «Эстер… Эстер… Ты же обещала мне… Ты клялась мне… Десять лет назад… Ты молила меня о прощении, и я тебя простил и женился на тебе, потому что любил тебя, и все это время я относился к нему, как…»

Конец фразы Гай не расслышал, захлебнувшись судорожными рыданиями. Он побежал в свое тайное укрытие в дюнах. Высокие волны мерно накатывались на берег, и шум прибоя успокаивал его. Странно, но только уткнувшись в мокрый песок, он впервые спросил себя, что она делала со Стюартом Шеффером в постели и почему это был Стюарт Шеффер, а не его отец. Потому что Стюарт моложе? Или потому что у отца Стюарта стекольный завод? Может быть, потому что Стюарт красив, много пьет и постоянно весел, ходит щеголем и быстрее всех носится по городу на своем «бьюике»? Почему Стюарт Шеффер?… Почему?… Почему вообще кто бы то ни был?

Рыдания прекратились. Он покинул свое укрытие и выглянул из-за дюны, поросшей высокой травой. Он увидел крест на церкви Святого Иосифа и крышу собственного дома. На галерею через слуховое окно медленно выбрался человек. Он постоял немного, глядя в сторону моря. Потом повернулся и посмотрел на сияющий крест колокольни церкви Святого Иосифа. Снял пиджак и аккуратно повесил его на деревянные перила. Как Чарли Чаплин, подумал Гай. Потом человек поднял над головой руки — издали он казался игрушечным и все так же напоминал Чарли Чаплина, когда бросился через перила вниз, за линию колыхавшейся травы, на скалы.

Стучали все громче. Гай с трудом стряхнул с себя сон. «Иду… иду», — пошатываясь и спотыкаясь, он пересек комнату, отпер дверь и распахнул ее.

— Ты ужасно выглядишь, доктор Монфорд. — Мар улыбалась, глядя на его голую грудь и спадающие пижамные штаны. Потом она прошла мимо него в комнату и стала осматриваться. Нахмурилась, увидев полупустую бутылку виски и груду окурков в стеклянной пепельнице. Ее черный шерстяной костюм был измят. Она двигалась машинально и выглядела совершенно измученной, как будто у нее уже не осталось ни сил, ни чувств, и все ей было безразлично.

Гай закрыл дверь. Он тряхнул головой и, прогоняя дремоту, заморгал мутными глазами.

— Мар, — запинаясь, сказал он, — какого черта, Мар!

Потом он пошел в ванную, умылся холодной водой и сказал себе, что Мар здесь, в его комнате, — именно здесь, в гостинице «Статлер» на Парковой площади, в Бостоне, штат Массачусетс. Он вернулся в спальню. Мар стояла у окна и барабанила пальцем по оконному стеклу. Вдруг засмеялась и сказала:

— Прием еще не начался? Слишком рано? Мне подождать?

— Мар…

— Ужасно, если женщина не может положиться на своего собственного доктора. Особенно, когда она находится в затруднительном положении.

— Как ты меня нашла?

— Это было совсем несложно. Ведь сейчас в этом городе проходит всего один съезд медиков. Видишь ли, я должна была найти своего доктора. Необыкновенно щекотливое положение. Сначала была у другого доктора в Нью-Хавене. Вчера. У меня в Нью-Хавене живет подруга по колледжу. Заехала к ней, а потом отыскала замечательного доктора. Но он оказался очень занятым человеком, и мне пришлось долго ждать в приемной. Это было вчера, там я прочла четыре географических журнала и почерпнула из них необыкновенно ценные сведения.

— Да? Какие? — Гай, как пришибленный, сидел на кровати. Голова у него раскалывалась, во рту пересохло. Он тупо смотрел, как Мар, устало облокотившись на подоконник, говорила, барабаня пальцами по стеклу.