Раду Чобану - Сумерки

— Сколько же она стоит?

— А как по-вашему?

О, да он еще и хитер.

— Честно говоря, я плохо разбираюсь в искусстве, но картина мне нравится. Пять тысяч — разумная цена?..

Художник извлек из кармана пальто маленькую картонную табличку и булавкой приколол ее к раме. На табличке было написано: «Продано!» Ливиу понял, что переплатил. Он достал кошелек и отсчитал деньги.

— Когда закрывается выставка?

— Ровно через неделю.

— Я пришлю за картиной. Вот моя визитная карточка.

Он надел шляпу и вышел. Только этого ему и недоставало: натюрморта с рыбой и капустой! Он вдруг опять забеспокоился. Не слишком ли долго он отсутствовал, — что там, дома?.. А если он нужен Марилене, каково ей там с этими не в меру деятельными бабками? Ливиу ускорил шаг. Перепрыгивая через две ступеньки, задыхаясь, вбежал в дом. В коридоре он увидел Олимпию. В ее близоруких, немного прищуренных глазах затаилась тревога. Ливиу даже забыл снять шляпу.

— Есть новости, мама?

— Пока нет.

Нет! Выходит, Марилена все еще мучается…

— Могу я повидаться с ней?

— Даже меня туда не пускают.

Олимпия старалась говорить спокойно, но в голосе звучала неприкрытая обида: «не пускают!» Но сейчас ему не хотелось ничего выяснять. Он рванулся уйти. Здесь он не мог оставаться. Когда же это наконец кончится?!. Какой ужасный день!

— Пойду куплю цветы…

Олимпия поморщилась. Что за блажь — цветы! Зачем? Все эти месяцы Ливиу только и делал, что потакал Марилениным прихотям. То черная икра, то гусиная печенка, то пирожные со взбитыми сливками, то персики, то грейпфруты среди лета, то бог знает что! А теперь, извольте, — цветы! Принес ли Север ей цветы, когда она родила? Ей хотелось сказать об этом Ливиу. Но он уже убежал. Напрасно он так волнуется… Совершенно напрасно…

На лестнице Ливиу столкнулся с Иоаной. Она бежала из школы, зажав под мышкой портфель. Синяя пелерина, номер на рукаве, белый бант в каштановых волосах, вид озабоченный… Ливиу охватило чувство нежности и радости.

— Куда так стремительно?

— Что у Марилены?

— Пока ничего. Мучается…

— Можно я к ней зайду?

Ливиу улыбнулся и процитировал:

— Даже меня туда не пускают, — он взял Иоану под руку. — Пойдем со мной, а то меня тоска загрызет.

— А куда?

— Куда хочешь. Можно в кафе.

— В какое?

— О, у мадемуазель есть излюбленные места? Как вы отнесетесь к кафе «Бульвар»? Подойдет?

— Нам туда нельзя. Меня тут же выпрут из школы, если директриса узнает.

— Вот как? Кто посмеет, если ты со мной?

Персидские ковры, зеркала, зеленые бархатные диваны произвели на Иоану неотразимое впечатление. А Ливиу наслаждался, глядя на нее. Девочка сияла от восторга: наконец-то она совершает что-то запретное и желанное. Вещи они оставили в гардеробе. Иоана в синей форме с белым воротничком робко села на край дивана и сложила руки на коленях. Ей казалось, что все, — хотя посетителей в этот час было немного, — смотрят на нее. Она пугливо украдкой озиралась по сторонам. Щеки у нее раскраснелись.

— Что закажем? Из пирожных рекомендую «Катаиф» — это со взбитыми сливками. Или «Индианку».

— А можно и то и другое?

— Не смею отказать. Но при условии, что у тебя не разболится живот.

Они расхохотались. Себе Ливиу заказал чашечку кофе. Иоана изящно, как кошка, слизывала взбитые сливки с ложечки, потом посмотрела на Ливиу в вдруг прыснула со смеху, покраснев так, что белыми остались только белки глаз.

— Ты что?

— Я хочу тебе кое-что сказать… давно собираюсь…

— Что же тебе мешает?

— Стесняюсь…

— Стесняешься? Меня? Неужто я такой старый?

— Не в этом дело. Мне страшно…

— Страшно?

— Да. Боюсь, ты расскажешь маме.

— За кого ты меня принимаешь?

— И Марилене не скажешь?

— Ах, ты и ей не доверяешь?

— Доверяю. Но это такое. Лучше, если будем знать только мы с тобой…

— Ах так! Польщен оказанным доверием и гарантирую сохранность тайны. Валяй!

— Вот… Ты знаешь Папаначе?

— Папа… чего?

Иоана залилась краской. Хорошее настроение Ливиу мгновенно улетучилось, стоило ему услышать это имя, но виду, что оно ему знакомо, не подал. Черт побери, неужто Иоана его знает? Значит, эти «военные гимнасты» и до школ добрались… Ужасно!..

— Папаначе… не смейся, Ливиу… — в глазах у нее стояли слезы. — Знаешь ты его?

— Нет. Но фамилию, кажется, слышал… Кто он?

— Студент юридического факультета.

— Значит, он живет не здесь.

— Нет, здесь. Он заочник.

— Чем же он еще занимается?

Она оглянулась по сторонам, потом шепнула ему на ухо:

— Он — один из руководителей Движения.

— Ах так?.. Гм… — Ливиу сделал глоток и, чтобы выиграть время, закурил. Иоана не отрываясь смотрела ему прямо в рот. — Но что общего у тебя с ним? Уж не влюбилась ли ты в него?

— Бессовестный. Как тебе не стыдно… Это он… — она перевела дыхание. — Он… в меня влюбился…

Ливиу стряхивал пепел и так и застыл с вытянутой рукой. Он прищурился и был в этот миг похож на Олимпию.

— Что?! А знаешь, у него губа не дура!

— Не ехидничай, Ливиу. Не знаю, что делать. Он просит моей руки…

— Это хорошо, что он человек действия. — Ливиу раздраженно загасил сигарету в пепельнице. — Слушай меня внимательно. Скажи этому человеку, что тебе нужно кончать лицей. А через год вы вернетесь к этому разговору. Надо будет мне с ним потолковать. Я его попробую излечить от любви к малолеткам. А ты будь с ним построже. Избегай встреч. Если я узнаю, что ты с ним кокетничаешь, прибью и скажу мамаше. Ясно?

Она улыбнулась.

— Да. Ливиу, только никому не говори, пожалуйста.

Она поняла, что Ливиу не шутит, но, признавшись, она почувствовала себя спокойней. Ливиу вдруг опять забеспокоился.

— Пойду позвоню домой. Ты посиди.

Телефонная будка находилась у входа. Трубку поднял Север, Ливиу услышал его возбужденный и радостный голос.

— Все! Быстрей! Побежали!

Иоана вскочила. Ливиу сиял. Они одевались на ходу.

— Ну, кто? — спросила Иоана, еле поспевая за ним.

— Скорее! В цветочный магазин!

Они купили девятнадцать белых лилий — возраст Марилены — и одну красную розу.

— Возьмем такси.

В машине он положил букет на колени Иоане, снял шляпу, провел руками по волосам.

— Подумай только, Джиованна, у нас с Мариленой — ребенок!

Девушка наклонилась к нему и громко, как глухого, спросила:

— Кто же все-таки родился? Он удивленно взглянул на нее.

— Как — кто? Ребенок?

— Мальчик? Девочка? — я спрашиваю.

— А я и забыл спросить! — рассмеялся Ливиу. — Понятия не имею. Да и какая разница?!

Обычно Ливиу с утра не ел. Было девять часов, и вдруг он почувствовал, что проголодался. Он дал Корче распоряжение перепечатать несколько писем, услышал в ответ привычное «Понял, господин Ливиу!» — и направился в спальню. Здесь все было прибрано, а на столике стоял приготовленный завтрак для него и Марилены. Сама она сидела на диване и, зарывшись лицом в красную подушку, плакала. Рядом с Мариленой сидела Тета и пыталась ее успокоить.