Раду Чобану - Сумерки

Дома он пообедал, почитал про Шерлока Холмса и, собравшись с духом, решился пойти поговорить с отцом. Как ни забавно, он волновался, как школьник, вернувшийся поздно домой; он зашел в ванную, причесался, надел свежую сорочку, галстук.

Отец ждал его в кабинете, сидя за громадным письменным столом из мореного дуба. Ливиу сел напротив в кресло. Север был важен и печален.

— Я слушаю, отец.

— Дорогой Ливиу, мне очень прискорбно видеть, как вы относитесь к нам.

— Дорогой отец, я думаю, мы значительно упростим себе задачу, если исключим из списка тебя и меня. Мама во многом виновата сама.

— Не говори так о матери.

— Я думаю, мы хотим во всем разобраться. Я вовсе не оправдываю Марилену, но ее можно понять. Она молода, ей хочется быть у себя хозяйкой и жить свободно. Ей претят опека и надзор. Вот в чем дело.

Он волновался и хотел закурить.

— Нет, нет, ты же знаешь, я не переношу табачной вони.

— Извини.

— Какой хозяйкой! Вы и дома-то не бываете, шляетесь по ресторанам до поздней ночи. А ребенок брошен на руки чужой женщине.

— Не об этом речь, отец. Мы не маленькие и живем так, как считаем нужным. Мы же не указываем, кому как жить… Боюсь, нам не договориться… — он остановился, перевел дыхание и произнес: — Мы решили жить самостоятельно. Я уже подыскал квартиру.

Печальные глаза Севера погрустнели еще больше, он весь сразу как-то сник, сгорбился. Уперся лбом в ладонь, запустив длинные пальцы в седые волнистые волосы.

— И где же? — спросил он немного погодя спокойным ровным голосом, и Ливиу понял, что старик смирился.

— У Гринфельда.

— Променяли родной дом на жидовский?

— При чем тут национальность?

Север не ответил.

— Для мамы это будет удар.

На этот раз промолчал Ливиу.

Север медленно поднялся, отпер шкафчик и достал оттуда толстую конторскую книгу в твердом переплете.

— Прочитай, пожалуйста, — предложил он, раскрыв тетрадь на первой странице.

Ливиу знал эту запись наизусть, но, чтобы не обидеть старика, сделал вид, что внимательно читает.

«Начиная новую книгу записей по моей адвокатской практике, я намерен трудиться с усердием и рвением, с каким начинал свое поприще 20 лет назад.

Желаю и моему преемнику с таким же усердием и рвением продолжать успешно начатую мной работу по унификации нашего законодательства и создания точной терминологии на родном языке для блага всей румынской юриспруденции.

1 января 1927 года.

Ливиу посмотрел на стоящего рядом отца.

— Мои надежды, — произнес старик, — увы, не оправдались. Ты не смог продолжить начатое мной дело.

— Боюсь, что так, отец. У меня не лежит душа к юриспруденции… По натуре я скорее художник, хотя и напрочь лишенный таланта. Очевидно, мне суждено остаться незаметным, скромным человеком.

Старик положил тетрадь на место и запер шкафчик.

— Но может быть, не все потеряно, — продолжал Ливиу, — и Влад оправдает твои надежды?..

Север как будто не услышал. Только посмотрел на сына внимательно, долго. Ливиу показалось, что на глазах у старика слезы.

Неожиданно для самого себя он обнял отца, поцеловал седую прядь на лбу и, устыдившись своего порыва, быстро вышел. На душе у него, было тяжело. Ему было жаль родителей, но кто-то должен был пострадать. К сожалению, этот жребий всегда выпадает родителям. Возможно, когда-нибудь с ним так же поступит Влад. Это будет возмездие. Старики всегда расплачиваются.

Часов в шесть Ливиу с Мариленой оделись и пошли в кафе «Бульвар». В девять они перебрались в ресторан «Парк», где поужинали в тесной компании, потанцевали и сыграли в преферанс. Вернулись они домой во втором часу ночи.

Прошло полгода с тех пор, как молодые поселились отдельно от родителей. Однажды утром к Ливиу один за другим неожиданно явились два гостя.

Первым был господин Гринфельд. Ливиу сразу догадался, что пришел он по важному делу, и пригласил его не в кабинет, где околачивался Корча, — у Ливиу так и не поднялась рука уволить секретаря, — а в гостиную. Марилена из приличия посидела немного с ними, участливо спросила, как здоровье госпожи Гринфельд, хотя видела ее раз или два в жизни, и, оставив мужчин наедине, ушла.

Господин Гринфельд был человек привлекательный — худой, высокий, седоволосый, в роговых очках. Курил он гаванские сигары и, как только Марилена ушла, тут же обволокся облаком голубоватого дыма, откуда не вылезал до самого конца беседы и лишь поблескивал стеклами очков. Ливиу ломал голову, зачем он понадобился Гринфельду, твердый и сдержанный тон гостя настраивал на серьезный лад.

— Я весь к вашим услугам, господин Гринфельд.

Посетитель еще раза два затянулся, выпустил клуб дыма и приступил к делу. Ливиу всегда уважал людей, говорящих кратко, просто и по существу, и господин Гринфельд, безусловно, заслуживал его уважения.

— Господин Молдовану, думаю, вы осведомлены о нынешнем положении евреев. Мне удалось узнать из достоверных источников, что у нас собираются отбирать и дома.

Он на мгновение умолк, проверяя, какое действие произвели его слова. Ливиу даже бровью не повел, впрочем, нет, одна бровь у него слегка приподнялась; он достал сигарету, закурил, но тонкую серебристую струйку сигаретного дыма тут же поглотило густое облако гринфельдской дымовой фабрики. Ливиу не понимал, чем он может помочь, если конфискуют дома?

— Господин Молдовану, из всех моих жильцов вы единственный, кто способен купить у меня квартиру.

Ливиу позабавило такое предложение, он догадался, куда клонит домохозяин.

— Речь, по-видимому, идет о фиктивной продаже?..

— Безусловно. Вы поняли правильно. Если отнимут весь дом, у меня останутся хоть какие-то средства на жизнь…

Выходит, и этот беден, как Моисе, как Беша. И обращается он за помощью к Ливиу! Вот тебе и на! Учил плешивый лысого: не подпали волос! Но задумано славно! Неожиданно. Ливиу якобы покупает квартиру, переводит на свое имя и по-прежнему платит Гринфельду. Ловко! И придет же такое в голову. Что ж, надо помочь человеку. Голодная смерть ему вряд ли грозит, но раз есть возможность оказать услугу, почему бы не оказать?.. Кто знает, может быть, и Гринфельд ему когда-нибудь поможет. Все эти теперешние беззакония и злоупотребления властей не могут длиться вечно, рано или поздно все кончится…

— А чем вы гарантированы, что я не воспользуюсь своим фиктивным правом и не перестану вам платить за квартиру?

Гринфельд усмехнулся.

— Если бы я хоть чуточку в вас сомневался, то никогда бы не обратился к вам. Мне нужна ваша подпись под тремя строчками документа. Он будет храниться у меня до лучших времен, если они настанут. И поверьте, я тогда в долгу не останусь.

Ливиу развеселился.