Раду Чобану - Сумерки

— Что случилось?

Марилена зарыдала еще громче.

— Из-за бабушки, — ответила Тета и тихо вышла.

Ливиу сел рядом с Мариленой, притянул ее к себе, погладил по волосам. Постепенно она успокоилась. Он сжал ее лицо в ладонях и заставил смотреть прямо ему в глаза. Лицо ее было мокрым от слез, глаза покраснели и припухли. Даже нос стал красным. Ливиу достал платок и, придерживая за подбородок, как ребенку, старательно вытер ей лицо.

— У тебя нос покраснел…

— А если меня обижают.

— Как обижают? За нос таскают?

Она рассмеялась, но от этого ей стало еще обидней, и она опять разрыдалась.

— Я больше так не могу, Ливиу, не могу!..

За последний год она не раз повторяла эту фразу, но ни разу Ливиу не видел ее плачущей. Он винил себя, что не придавал этому значения. Думал: бабские штучки, обычные дрязги между свекровью и невесткой. Но, по-видимому, здесь дело посерьезнее.

— Давай позавтракаем. За столом все и расскажешь, — предложил он, чувствуя, что умирает от голода.

Он съел два бутерброда с ветчиной и один с клубничным вареньем, выпил большую чашку черного кофе. Марилена едва притронулась к еде. Осторожно он попытался выведать, что же все-таки произошло. Олимпия была человеком сложным, остра на язык и нетерпима. Раз и навсегда решив, что невестка неумеха и ею необходимо руководить, Олимпия вторглась на половину молодых и распоряжалась на кухне, в гостиной, в детской, разве что не в спальне. Больше всего Олимпию раздражало то, что молодые по-прежнему ходят по гостям, кафе, ресторанам, а ребенка воспитывает чужая женщина — нянька, взятая с улицы. Олимпия всякий раз попрекала этим Марилену, а няня попросту сделалась «sa bête noire» [15] противна в высшей степени (фр.) . , иначе говоря, — была ей ненавистна. Олимпия даже Розалию настраивала против невестки, но служанка была ровесницей Марилены, прекрасно ее понимала, и они отлично ладили.

Сегодня утром Олимпия, по своему обыкновению, провела «кухонную ревизию» и ей показалось, что в коробке сильно поубавилось какао. Олимпия во всеуслышанье обвинила в краже няню Тету, заявив, что та наверняка все время ворует из дома «ценные продукты» для своего внучонка не то шести, не то семи лет, и потребовала немедленно выгнать Тету вон. Марилена тоже повысила голос, уволить няньку решительно отказалась, и Олимпия оскорбленная удалилась к себе.

Вот и вся история. Казалось бы, из-за чего шум? Но страсти кипели вовсю. Ливиу еще мог как-то объяснить недовольство матери Мариленой, но не понимал, почему Олимпия взъелась на Тету, вечно хлопочущую по хозяйству, честнейшее и преданнейшее существо. Бедная Тета! Да стоило только разок взглянуть на это огромное колышущееся тело, на это добродушнейшее лицо с маленькими кукурузными зернами вместо глаз, как тебя охватывала вера в человеческую порядочность и сердечность. Удивительно, что в такое скверное время, когда все няньки либо нечисты на руку, либо распущены, либо, в лучшем случае, истерички, удалось найти такое сокровище, как Тета. Ливиу совсем не хотелось с ней расставаться, а еще меньше видеть Марилену несчастной и обиженной. Надо было на что-то решиться. И Ливиу решил: снять квартиру и жить отдельно от родителей. Он понимал, что старики смертельно оскорбятся, но, к сожалению, другого выхода не видел…

— А еще она сказала, что я плохо ухаживаю за тобой…

— Что-то я не заметил, — Ливиу промокнул губы салфеткой, скомкал ее и бросил в тарелку. — А что если переехать.

— Только не к нам, вы с моей мамой тут же вцепитесь друг другу в волосы.

Ливиу был благодарен Марилене, что она избавила его от необходимости самому это высказать. У него никогда не было стычек с Наталией, но он держался от нее подальше, чувствуя в ней человека чуждого. Марилена точно и образно определила, чем бы завершилось их сближение.

Ливиу глянул на часы.

— У меня есть еще время. Схожу к Шлезингеру, узнаю, нет ли у него на примете квартиры.

Он поднялся, поцеловал Марилену, и она посмотрела на него с такой благодарностью, что на душе у него полегчало.

Мимоходом Ливиу заглянул в детскую. Влад под наблюдением великанши Теты сидел на горшке; черешенка рядом с грейпфрутом — впечатляющая картина. Ливиу переступил порог, опустился на корточки, поцеловал Влада и ободряюще помахал Тете, как бы говоря: «Все будет прекрасно!»

В коридоре он неожиданно столкнулся с отцом. Очевидно, накачанный Олимпией, Север спешил на переговоры.

— Ты уходишь? — спросил он разочарованно.

— Да, у меня срочное дело.

Объяснять отцу, какое именно, он не стал. Успеется. У Шлезингера могло не оказаться подходящих да и просто свободных квартир.

— Мне бы хотелось с тобой кое-что решить…

Когда старик употреблял слово «решить», это значило, что разговору придается очень важное значение.

— Я догадываюсь, о чем пойдет речь… Зайду к тебе попозже, после обеда. Тебя это устроит?

— Да, да, конечно…

Хотя Север и сказал «да», но по тону Ливиу понял, что отец предпочел бы поговорить сейчас же. Может быть, судя по виноватой улыбке, он побаивался возвращаться к разгневанной Олимпии ни с чем…

Погода стояла весенняя, теплое солнце растопило последние остатки снега. Приятный ветерок, пахнущий молодыми почками, осушил тротуары. Ливиу шел в плаще нараспашку, держа в руке шляпу. Сейчас бы вытащить Марилену из дому, махнуть с ней куда-нибудь за город или просто прогуляться по улицам. Жаль, что нельзя: дело срочное! Это же надо — подснежники! Обязательно надо купить на обратном пути, только бы не забыть!..

Контора Шлезингера находилась недалеко от Дворца Правосудия. Ливиу свернул на нужную улицу, и тут его окликнули:

— Коллега!

Его нагонял запыхавшийся Беша. Они обменялись рукопожатием.

— Слушайте, уважаемый коллега, не возьмете ли вы на себя защиту Попеску-Мэрджиняну?

Ливиу наморщил лоб, припоминая.

— Напомните.

— Коммунисты…

— А вы почему не беретесь?

Беша испуганно оглянулся и прошептал на ухо Ливиу:

— Чтобы мне в один прекрасный вечер воткнули нож в брюхо? Благодарю покорно. Легионеры такое не прощают…

— Но и мне такое не улыбается, господин Беша! — и тут же с напускной серьезностью Ливиу добавил: — Впрочем, я бы взялся, но, занимаясь такими делами, я боюсь, как бы самому не стать коммунистом, а времена совсем неподходящие…

Беша вытаращил глаза от изумления, потом расхохотался во всю мочь.

— Ха-ха-ха! Шутник! Ха-ха-ха! Здорово! — он восхищенно ткнул Ливиу кулачком в плечо. — Вы неподражаемы! Ха-ха-ха! Обязательно расскажу на коллегии. Ха-ха-ха!

«Рассказывай, рассказывай, — подумал Ливиу. — Кто найдет это смешным, кроме таких ослов, как ты». Когда-то Ливиу предложил Беше одну защиту: дело не политическое, но не менее пакостное. Теперь Беша, по-видимому, нашел повод сквитаться. Дело коммунистов! Вот мошенник! Интересно знать, выиграл ли он тот процесс? Ливиу про него и думать забыл. Но Беша пройдоха, наверняка выиграл…