Раду Чобану - Сумерки

— И что же ты ответил? — озабоченно спросила она.

— Что жду его к пяти тридцати…

Она облегченно вздохнула. Очень хорошо, что он согласился. Нельзя отказывать церкви, кто бы не просил от лица ее и о чем бы не просил. Они с Валерией твердо усвоили это от старого Исайи с младенчества и навсегда. И тут же Олимпия подумала о доме, он давно уже стал обузой. Этот визит как нельзя кстати. Можно будет посоветоваться с Марку.

— Марку сказал, что ему нужно?

— Нет.

— Может, он собирает пожертвования?

Север перестал жевать и посмотрел на нее, сердито нахмурив брови.

— Какие еще пожертвования? У меня и так, кроме имени, ничего не осталось.

— На церковь и последнее отдают.

— Оставь меня в покое со своей церковью! Сколько я себя помню, я всегда только жертвовал, жертвовал и жертвовал! Разве построили бы собор без господина адвоката Севера Молдовану? Чего тебе еще? Последнее отдавать? Пора бы уж церкви обо мне позаботиться. Попрошу-ка я Никулае…

Эта неожиданная мысль его рассмешила. Олимпия, заметив, что он улыбается, сочла, что настало время поговорить о доме.

— Ты говоришь, Никулае… Знаешь, я подумала, с домом можно поступить так…

Север насторожился.

— Интересно, интересно, с каким это домом?

— Да с нашим домом.

— А при чем тут Никулае?

Олимпия, боясь, как бы не напортить, говорила очень мягко:

— Это я и хочу с тобой обсудить. Я подумала, а не пожертвовать ли дом церкви?

Старик даже не разозлился — такой это ему показалось нелепицей, он захохотал.

— И долго ты думала?

— Другого ответа я от тебя и не ждала. — Олимпия иронически улыбнулась. — Я же сумасшедшая идиотка.

Север улыбался. Он священнодействовал, приготавливая себе «шприц» [17] Шприц — вино, смешанное с минеральной водой. , отмерил четверть стакана вина и разбавил минеральной водой. Без этой церемонии и обед не в радость. Правда, сегодняшний скудный обед и запивать смешно, а честно говоря, не только сегодняшний. Но отказаться от ритуала значило признать себя побежденным. Он пригубил напиток, обмакнув в него усы. И это входило в ритуал, сначала ощутить легкое покалывание минеральной воды, потом душистую терпкость вина.

— Ты соображаешь, что говоришь, Олимпия, — благодушно произнес он. — У власти коммунисты, а мы отдаем дом церкви? Нет, я, слава богу, еще в своем уме…

Олимпия поняла, что ее предложение не только неосуществимо, но и опасно. Коммунисты… Но сдаваться ей не хотелось.

— Пока еще не они у власти, и кто знает…

Старик с удовольствием допил свой стакан, крякнул и утер рот салфеткой. Это тоже было частью ритуала. Ласково, как разговаривают с умненькими, но чересчур наивными детьми, он обратился к Олимпии:

— Насчет «пока» ты безусловно права… Но всякий умный человек сообразит, что не сегодня завтра они придут к власти, и надо быть осмотрительнее. Только ты да Никулае можете верить, что вернутся времена Юлиу Маниу [18] Маниу Юлиу (1873—1953) — румынский политический деятель. Премьер-министр в 1928—1930 и 1932—1933 гг. . (Он произносил Маниу, напирая на «а».) Никулае меня не удивляет, он, похоже, впал в детство, но ты-то, как ты можешь так думать?

Рожи убрала мелкие тарелки и на блюде внесла четыре покупных пирожных. Олимпия пренебрежительно отозвалась:

— Ты полагаешь, если они захватят власть, то сумеют ее удержать?

— Одному богу известно, — ответил Север, открывая перочинный нож и разрезая пирожное на четыре кубика. Он наколол ножом один кубик и отправил в рот.

Олимпия собралась было напомнить, что пирожные не режут ножом и тем более с ножа не едят, но только вздохнула: сорок лет она повторяет это изо дня в день, а все без толку, — и заговорила о другом:

— Может, Софроние хочет о чем-то с тобой посоветоваться?

Роль советчика была Северу особенно лестна, и люди, обращающиеся к нему за советом, пользовались его особым расположением. С непререкаемой уверенностью он учил всему, начиная от сушки грибов и кончая ремонтом трамваев. Предположение Олимпии ему понравилось. Такое ему в голову не приходило. Он сразу вырос в собственных глазах и веско произнес:

— Вероятно, так оно и есть. Софроние Марку, человек полезный, надо принять его получше…

Олимпия встала из-за стола.

— Не беспокойся, я позабочусь…

После обеда старик прилег на часок отдохнуть, но сколько ни старался, уснуть не смог. Встал. Сполоснул лицо холодной водой, подровнял ножницами усы. Надел черный костюм и шелковый галстук, привезенный Ливиу с Мариленой из Флоренции, и пошел к себе. Походил туда-сюда по кабинету, перелистал газеты, рассеянно читая заголовки, и, начиная с четверти шестого, неотрывно смотрел в окно. Ничего нового он там не увидел. Вот, помахивая портфелем, прошествовал кривоногий толстяк, адвокат Беша. Чего он только не делал, чтобы отвертеться от фронта, и отвертелся, а Ливиу погиб… Беша зашел в колбасную и появился оттуда с объемистым пакетом. Дошел до угла. Свернул и исчез. Что он мог купить — торгуют-то одной кониной? Впрочем, Беша, может статься, ест и конину… Показалась машина, принадлежащая примэрии, — огромный, порядком обветшавший, но все еще внушительный «мерседес». Машина дала проехать трамваю и остановилась напротив дома Севера. Нет, нет, не у магазина, а напротив его дверей. Старик достал из жилетного кармана часы на золотой цепочке. 17.30. Из «мерседеса» вышел Софроние Марку в рясе, котелке и раскрыл зонт. Сопровождал его человек в сером пальто и мягкой серой шляпе, явно не духовного звания. Старик не знал этого человека, пытался угадать, кем бы он мог быть, и очень разволновался. Укрывшись одним зонтом, они поспешно перешли улицу и вошли в подъезд. Шофер заглушил мотор, наступила тишина, в сгущающихся сумерках машина напоминала жука-гиганта.

Север поторопился зажечь канделябр, сел за стол и прислушался. Раздался звонок, невнятные голоса в прихожей. Шаги по коридору. Голос Олимпии: «Прошу. Вас ждут!» В дверь постучали. Старик расправил плечи, приосанился и встал.

Первым в комнату вошел незнакомец, поприветствовав хозяина легким кивком головы. Север с неудовольствием посмотрел на его будничный в клетку костюм. Софроние Марку представил его:

— Доктор Ион Ион, главный врач муниципалитета.

Ах, вот оно что, новое начальство! Север наслышан об этом молодом человеке, говорят, он весьма энергичен и весьма левых взглядов. В его молодости сомневаться не приходится: у него лицо мрачного голодного студента, который ложится спать в нетопленой комнате, сунув ноги в шапку. Энергии ему, видно, тоже не занимать: в тридцать три года — а больше ему и не дашь — он главный врач города, и у него кабинет в муниципалитете. Пост этот тоже свидетельство, что он сторонник левых. Да и имя у него плебейское. Север насквозь видит этого господина или, как теперь говорят, товарища — Ион Ион его, кажется, зовут?!