Раду Чобану - Сумерки

Постелил на стол чистое полотенце.

— Вот свежая просвира. Такого по карточкам в городе не отпускают. Когда будешь есть, помолись за Паску Мэнзилэ из Саравале, это на помин его души.

Он достал из печки копченую колбасу.

— Вот колбаса, коей мы ублажаем себя, когда оголодаем. Мои медведи набивают брюхо ею и в посты, но что с ними поделаешь? Господь им судья…

Влад принялся за еду. Он был зверски голоден. Мягкая душистая просвира и деревенская колбаса, отдающая дымком.

— Ты даже перед едой не крестишься, — бесстрастно отметил Ламби, — дед говорит, что ты комсомолец?

— Да… но я и раньше не крестился, и никто у нас в доме не крестился… даже дедушка…

— Вот и наказан, что не крестился… Теперь крестится… да уж, видать, поздно…

— Как он? — спросил Влад, чтобы переменить тему разговора.

— Плох. Жалуется, голова болит. Я ему говорю, походи утречком босой по росистой траве, — пройдет. Не хочет. Ему бы доктора. Да откуда взять, а дойти до уездной больницы ему не под силу, слаб он. Теперь недолго протянет. Не впрок ему пошел монастырь…

Влад помрачнел.

— Пойду к нему.

— Пойди, пойди. Да он, поди, еще спит. А как уезжать будешь, зайди ко мне, я дам тебе просвирку и мед. Такого на рынке у ваших спекулянтов не купишь. Они его с мочой мешают…

Влад тихонько приоткрыл дверь северовской кельи. Старик и вправду еще спал. Влад на цыпочках вошел, поставил на пол сумку, посмотрел на Севера. Дедушка страшно исхудал, одна кожа да кости остались. Борода разрослась, растрепалась. На душе у Влада стало тяжело. Ему хотелось погладить длинную худую желтоватую дедушкину руку, лежащую поверх одеяла, но он побоялся, что дед проснется. Зачем его будить? Сон для него единственное благо. Влад осторожно присел на старый скрипучий стул. На столе Влад увидел какую-то бумажку, видно, написанную вечером. Он мельком взглянул на первые строчки и обомлел. Это было прошение…

«Ваше Высокопреосвященство!

Я, нижеподписавшийся, Влад Молдовану, происходящий из родовитой румынской семьи добрых христиан, нижайше прошу и надеюсь, что Вы, Ваше Высокопреосвященство, окажете мне материальную поддержку, назначив воспомоществование в сто леев ежемесячно до того времени, пока я, бедный студент, не окончу мои занятия в университете.

Надеюсь, что Ваше Высокопреосвященство не откажет мне в такой малости. Смиренно и покорно буду ждать Вашего благословения и поддержки.

Кровь бросилась Владу в лицо. Первым делом он хотел порвать бумажонку. Но по помаркам понял, что это черновик. А оригинал, может быть, уже отослан. Он резко поднялся, стул скрипнул, старик открыл глаза.

— Это ты! — счастливо воскликнул он, лицо его просияло, он приподнялся на кровати.

Влад еле сдерживал негодование. Но все же сдерживал. Они обнялись. Влад присел на край кровати. Подтащил сумку и стал доставать из нее гостинцы. В первую очередь сласти, которые старик так любил: шоколад, конфеты, варенье, печенье. Старик радовался, будто малый ребенок. Даже глаза у него повлажнели.

— Зачем было так тратиться?

— Ах, дедушка, оставь. Лучше скажи, что это?

Он указал на прошение. Старик немного смутился, натужно рассмеялся.

— Это прошение к Никулае. Он обещал мне помочь, если я напишу прошение от твоего имели. Ему тоже нужен оправдательный документ…

— И ты его отослал?

— Да.

— Милый дедушка, ты понимаешь, в какое глупое положение вы меня ставите?

— Не вижу тут ничего глупого.

— Ничего? Я приехал сказать тебе, что поступил в университет и буду получать стипендию…

Лицо старика просияло.

— Слава богу. Свершилось.

— А ты со своим прошением делаешь меня вруном, будто я нищий без средств к существованию…

— Не бойся. Никто об этом не узнает. Стипендию ты заслужил по праву. Но должна же быть награда за то, что я сделал для страны… тебе могли бы дать и квартиру… даже вернуть весь дом целиком…

Влад вздохнул. Нет, с дедом бесполезно разговаривать, но неужто и этот Никодим выжил из ума и ничего не соображает?

— Как дела, дедушка? Как ты себя чувствуешь?

— Плохо. Меня здесь с трудом терпят. Брат мой грубиян. Я несчастен и слаб. Когда у тебя начнутся занятия?

— Через две недели.

— Теперь я буду тебя видеть еще реже. Клуж далеко, ты сможешь приезжать только на каникулы. А сколько тебе учиться?

— Пять лет.

— О боже! Боюсь, не доживу я до этого дня… Когда у тебя будет наконец свой дом…

Влад положил загорелую ладонь на худую руку деда.

— Доживешь.

Но и он в это не верил. А Север уже жалел, что внук поступил в университет. Ждать теперь целых пять лет… Уж лучше бы Влад остался простым рабочим, женился и забрал его поскорей отсюда.

Влад помог старику подняться, принес воды, приготовил завтрак, чтобы избавить деда от ненавистной трапезной. Потом они медленно гуляли вокруг монастыря под неярким осенним солнцем. Влад держал Севера под руку и чувствовал, как неуверенно переставляет ноги старик, как ссохлась и истончилась его рука. Они сели на скамейку. Влад рассказал, как сдавал экзамены, рассказал городские новости. Старик спрашивал, что поделывает такой-то? И такой-то? Освободили ли Беша? И господина Гринфельда? Он многим Северу помог, очень многим… А бедняга Думитру? Валерия написала, что о нем ни слуху ни духу… А Мэзэрин еще жив? А Дамиана ты видел?

После обеда Влад собрался уезжать. Он зашел к Хараламбие попрощаться, взял гостинцы: просвиру и мед, но оставил их деду. Мысль, что дедушка голодает, не давала Владу покоя. Перед самым отъездом старик вручил Владу конверт.

— Сделай милость, отправь, пожалуйста, заказным из города.

Сначала Север намеревался прочесть внуку письмо, но после утреннего разговора о прошении к Никодиму, передумал и заклеил конверт.

— В Центральный Комитет?!

— Потерпи, — утешил его старик. — Как только я получу ответ, я тебе все расскажу. Только не забудь, отправь…

Влад стоял в нерешительности, и Север успокоил его:

— Поверь мне! Я как-никак бывший сенатор. Старая лиса, и знаю, что делаю.

Он гордо и самодовольно засмеялся. Владу стало жаль его, и он сунул конверт в карман. Старик проводил его до ворот. Обнялись.

— Пока ты не уехал в Клуж, сходи на кладбище.

— Обязательно.

— Пиши мне… Мне очень тоскливо одному. Раз ты не сможешь приезжать, хотя бы пиши почаще… по открытке в неделю…

На глазах у старика навернулись слезы. Он остался стоять в воротах, опираясь на трость, шляпу он держал в руках, и его серебристые волосы сверкали на солнце.

С вершины холма Влад обернулся. Старик все еще стоял в воротах. Сгорбленная, маленькая фигурка. Так было всегда, когда Влад приезжал: старик стоял до последней минуты и глядел ему вслед на дорогу. И у Влада сжималось сердце, ему казалось, что он видит деда в последний раз. Влад шел и думал, что будет ему писать часто-часто и посылать посылки, чтобы он тут не голодал…