Тонино Бенаквиста - Сага

Жером занят разборками Джонаса с его террористом, Педро «Уайтом» Менендесом. Никто не знает, зачем тот подкладывает свои бомбы. Места, которые он взрывает, тоже всегда неожиданны: музей Гревен, Министерство обороны, Триумфальная арка, Тройская ярмарка, ресторан «Тур д’Аржен», пост охраны Лувра и многие другие. Весь этот разгул — чистая абстракция (Сегюре не позволяет нам ничего, кроме краткого радиосообщения после каждого взрыва), что повергает Жерома в состояние дикой неудовлетворенности. В итоге с каждой новой серией Менендес заходит все дальше. О нем почти ничего не известно, кроме того, что он не выпускает из рук книгу Кафки.

Матильда прежде всего занята Милдред и Существом. Стоит этой парочке оказаться наедине, и можно ожидать чего угодно. Словно Матильда решила перебрать все возможности в отношениях между двумя особями противоположного пола как в духовном, так и в физическом плане. Я ничего откровеннее в жизни не видел. Но Сегюре не замечает ничего, как не способен заметить опьянение Уолтера, если только тот не валяется среди пустых бутылок. Поэтому, раз Существо не описано с торчащим членом и высунутым языком, он не видит ничего дурного в том, чтобы двое молодых людей немного развлеклись в запертой комнате. Если бы он хоть на миг заподозрил, до какой степени непристойности мы докатились! Сочетание некоторых слов с некоторыми жестами порождает такую гремучую смесь чистоты и разнузданности, по сравнению с которой порнуха на конкурирующем канале выглядит лекцией по естественным наукам.

А моя чувственность, видит Бог, сейчас вовсе не нуждается в том, чтобы ее дразнили…

Особенно с тех пор, как я испытал любопытный феномен самовоспламенения.

Это происходит не в сердце и не в голове, а где-то между пахом и пупком.

Искорка, перерастающая в пожар.

Мне трудно признать, что это извращенная реакция на отсутствие близости между мной и Шарлоттой. Когда мы встречаемся, редко и почти всегда случайно, я чувствую в ней законное желание затеять войну нервов, в которой один всегда оказывается побит. Дней десять назад я нечаянно прикоснулся к ней, и она вздрогнула так, словно обожгла локоть о мое плечо. Отпрянула так молниеносно, так инстинктивно, что я за четверть секунды уразумел гораздо больше, чем за эти последние недели. С тех пор и речи не могло быть о том, чтобы помурлыкать с ней рядом или увидеть ее голышом в ванной.

Параллельно этой фазе физической глухоты я заметил, что ночные показы «Саги» оказывают на меня любопытное воздействие. Как-то одной бессонной ночью я открылся Жерому.

— Тебя не волнуют эти женщины, которые с готовностью отдаются всему, что ты заставляешь их пережить?

— Будь это Грета Гарбо или Фэй Дануэй — еще куда ни шло. Но из-за мадам Пластырь или той девки, что изображает Камиллу, на стену не полезу.

— А их внутренняя обнаженность?

— ?..

— Ну, например, в сцене, где Камилла слетает с катушек и пытается соблазнить Уолтера. Помнишь, что она ему говорит в спальне?

— Не совсем.

— Она ему дает понять, что побрила себе лобок нарочно для него и что перечитала Сада, чтобы подготовиться к этой встрече. Она не совсем так говорит, но смысл такой.

— И что?

— Когда я увидел эту сцену, увидел, как девица, играющая Камиллу, трясет сиськами перед опустившимся битником, когда услышал все эти красивые метафоры насчет секса, я задумался: а имеем ли мы право использовать ее для подкрепления собственных эротических фантазий? Играть с либидо других людей, пусть это всего лишь вымышленные персонажи?

Он опасливо посмотрел на меня, как добропорядочный дикарь на приплывшего миссионера.

— И давно ты не пачкал простыни со своей подружкой, чувак?

— ?..

Чтобы сохранить лицо, я сделал вид, будто меня подобными пошлостями не пронять. И пустился в гневные разглагольствования на манер Гитри (раздраженное красноречие, резкие парадоксы), доказывая, что бессознательное сексуальное влечение — отнюдь не единственный ответ на все, что бы там ни говорил Фрейд. Мир не делится на ненасытных сластолюбцев и евнухов. Миф о человеке, которым руководит его раздутая похоть, — ханжеская химера и так далее, в общем, я вернулся домой с уверенностью, что выпутался, не уронив достоинства.

Это мнение я пересмотрел на следующий день, когда Луи попросил меня прочитать одну сцену.

Комната Камиллы. Павильон. День.

С разрешения Камиллы входит Джонас. Она как раз пытается уложить на себе переговорное устройство, которое он дал ей в шестнадцатой сцене.

Камилла. Значит, пароль «Ставим вдвое»?

Джонас. Нет, вчера изменился, теперь: «Ставки сделаны».

Камилла. Могли бы и предупредить. Вы ведь уже имели со мной дело.

Джонас. Когда у вас свидание с Менендесом?

Камилла. В восемь вечера, в его отеле.

Джонас. И как вы оденетесь?

Камилла. Это спрашивает полицейский или воздыхатель?

— Хватит, по-твоему?

— …

— Какой-то у тебя странный вид, Марко.

Не мог же я ему сказать, что вычитал на самом деле.

Комната Камиллы. Павильон. День.

С разрешения Камиллы входит Джонас. Она как раз пытается ублажить на себе переговорное устройство, которое он дал ей в шестнадцатой сцене.

Камилла. Так пароль «Спим вдвоем»!

Джонас. Нет, вчера изменился, теперь: «Ставки сделаны».

Камилла. Могли бы и предупредить. Вы ведь уже имели мое тело.

Джонас. Когда у вас свидание с Менендесом?

Камилла. В восемь вечера, в его отеле.

Джонас. И как вы разденетесь ?

Камилла. Это спрашивает полицейский или воздыхатель?

Пора домой. Перед уходом выключаю компьютер, как обычно. И вдруг вижу на экране надпись: «До свидания. Теперь питание компьютера можно отдрочить ».

Уже не помню, кто что делал в тридцать первой серии. Толком ее никто не перечитывал, сдали как есть, со всеми нашими сомнениями и бзиками. Мы уже окончательно махнули рукой на связность, от правдоподобия осталось лишь смутное воспоминание, пишем, что в голову взбредет. Хохот Старика — наш единственный критерий отбора. Сегюре великодушно оставил нас в покое, ничего не замечает и предоставляет полнейшую свободу. Не пытается выяснять, кто чем занят в этой чертовой «Саге», кто с кем спит, кто кого хочет зарезать и за что. Ему на это плевать, лишь бы было готово как можно больше и в кратчайшие сроки.

Несмотря на изнурение, нам теперь требуется меньше четырех дней, чтобы прикончить пятидесятидвухминутную серию. Но это самые долгие дни в моей жизни. Вначале я чувствовал себя в сериале как рыба в воде. Сегодня у меня возникло впечатление, будто я, как пехотинец, днем и ночью вязну в грязи ради жалкой нашивки. Вчера перепутал Камиллу и Милдред в довольно деликатной сцене: как раз в тот решительный момент, когда Камилла убеждает себя, что Уолтер ей милее Джонаса. Те же слова в устах Милдред звучат как Эдиповы признания, сущий восторг для психоаналитиков. Я мог бы все привести в порядок, изменив имена, но оставил как есть, ничего не сказав остальным. И я не единственный, кого так нелепо заносит. В двадцать девятой серии Жером ни с того ни с сего выволок на свет божий некоего Этьена, странного человечка, которого Луи истребил в четырнадцатой. Опомнившись, они в последнюю минуту попытались слепить какую-то невразумительную историю, что-то среднее между переселением душ и душевной болезнью. Не знаю, какой актер способен это сыграть, разве что Лина не найдет его в ашраме, который слишком долго соседствовал с атомной электростанцией. Жером нам еще втюхал международную интригу с убийцей, трестом, захватом заложника, и все это в каком-то вестибюле. А Матильда тем временем тешилась, пополняя дефицит социального обеспечения введением налога на любовь (сцена существует, я сам читал).