Тонино Бенаквиста - Сага

В общем, рискнуть получить удовольствие от того, что другие считают тебя психом. Разом похоронить и рассудительность, и хороший вкус, и принятые нормы. Каждый на этой земле хочет сделать что-нибудь совершенно бессмысленное, не подчиняющееся никакой логике. Но такое, что выразит только его! Эти слова Джонас кричит.

— А масла в сцене нет? — спрашивает Матильда.

— Еще как есть! Снято буквально! В руках Джонаса вдруг появляется увесистый кусок масла, целый фунт. Он сдавливает его пальцами, блаженно осклабившись, и начинает разминать, не меньше минуты в реальном времени. С такой чувственностью, что просто невыносимо. Мальчишка в ужасе.

Джонас ему предлагает сделать то же самое, но это сильнее Брюно, парнишка этого не может и наверняка никогда не сможет. Ведь выставить себя в глупом или нелепом виде не смеет ни один подросток, это для него под строжайшим табу. Он ни за что не осмелится преступить норму до такой степени. Только взрослым хватает на это духу. Обнажив это слабое место, Джонас оставляет паренька с его юношескими метаниями.

Одно несомненно: отныне режиссер «Саги» стал для нас своим. Сегюре, должно быть, подобрал его, как и нас, на свалке. Этот малый с поразительной верностью следует всему, что мы пишем, осуществляя непосредственную связь между нами и горсткой наших зрителей. Луи предпочитает не встречаться с ним, если только тот сам этого когда-нибудь не захочет. Быть может, из опасения что-то разрушить.

Старик пришпилил над кофеваркой еще два письма. Одно от какого-то слегка чокнутого завсегдатая ночных клубов, чей почерк мы еле разобрали. Не говоря уж о стиле.

Привет экстремалам кибермыла!

Еще вчера мы с моим дружбаном Риццо (самим the Риццо!) валили с тусни не позже восьми утра, тяпнув малехо «Эрл Грея» у Мирей. Все, завязали! Теперь премся домой ровно к четырем, ради ваших пятидесяти двух минут полного отрыва, я вашу the «Сагу» назвал даже surf twilight zone [2] Сумеречная серфинг-зона (англ.). с нейронной качкой. Между нами, чуваки, если вы чего хаваете, чтобы писать такое, немедленно сообщите, что именно. Сколько торчуа такого среди тивишной жвачки не видал. Один наш кореш держит «Супер-Пупер» (ночной кабак, где вас всегда усадят за ВИП-столик, только нам свистните), так он нарочно видак поставил, чтоб те, кто на нашу сторону перешел, могли ночью оттянуться. И наша секта растет от ночи к ночи. Так что не скисайте.

P. S. Охота бы глянуть на Милдред нагишом — только ради шрамов.

На следующий день получили второе.

Мадам и Месье сценаристы «Саги»!

Пишу эти несколько строчек, чтобы сказать только вот что: мне сорок один год и я каждую ночь провожу в доме моего детства, неподалеку от Каркассона, потому что моей матери жить осталось всего пару-другую недель. Днем с ней сидит сестра, а я дежурю с вечера до утра. Ей нравится чувствовать, что я рядом. Когда она засыпает, я делаю звук как можно тише и смотрю вашу «Сагу». Не знаю, как сказать, но это единственный час, когда я могу отвлечься, могу наконец перевести дух и прийти в себя. Иногда я даже молча смеюсь. Когда серия кончается, я чувствую, что успокоилась, будто со стороны посмотрев на этот бессмысленный фарс, в котором мы живем каждый день. Спасибо.

Мы не знали, что и думать. Но было хорошо. И все. Просто хорошо.

Энергично набросились на сорок шестую серию. Под вечер зашел Сегюре, сам принес наши чеки и забрал две готовые серии. Ничего не хочу сказать против этого человека, мученика рутины. Авторов он считает сущим наказанием, актеров тоже, не говоря уж о рекламодателях, а что касается публики, то она в сговоре против него и только мешает развернуться. Он уже отрастил себе небольшое брюшко, и это, похоже, его беспокоит, если судить по бутылке минеральной воды, с которой он не расстается. Нашим главным козырем остается его потрясающее невежество. Это самая надежная гарантия того, что мы можем пропихнуть что угодно, а он даже ухом не поведет. Сегодня вечером он попросил меня растолковать ему реплику Джонаса после кражи картины, подаренной Мордехаем семейству Френель («Если это настоящий Брак, то скоро появится на рынке»). Мои разглагольствования о кубизме до него так и не дошли. Он самоуверенно заявил:

— Воры, конечно, могут и брак какой-нибудь в спешке прихватить, но могут и шлепнуть при случае. Когда грабишь витрины, приходится поторапливаться.

Благослови, Господи, этого человека, который и мать с отцом продаст, лишь бы помешать зрителю переключиться на другой канал.

Перед уходом я помог Матильде надеть пальто. Она удивилась, но поблагодарила улыбкой. Я едва успел вдохнуть украдкой аромат ее женственности и задерживал дыхание, пока не оказался на улице.

С тех пор как Шарлотта исчезла, мне даже отвлекаться не надо, чтобы не думать о ней. После десяти вечера мне ненавистна уже любая мысль, так чего ради размышлять о чем-то еще? Вечером я пытаюсь принимать ванну, лежа в очень горячей воде и подставив голову под очень холодную. Читаю только про Микки-Мауса. Листаю огромный фотоальбом. Корчу из себя холостяка. Подумываю, не позвонить ли одной своей бывшей, которая наверняка захочет узнать, как у меня дела. Но все впустую. Мне никак не удается отключить машинку для выдумывания историй. И напрасно я сую голову под холодную воду в ванне, мне никак не избавиться от мыслей о Мари, об Уолтере, обо всех остальных. С первой же картинки про Микки я угадываю продолжение и начинаю сочинять собственные истории, недостойные вездесущего мышонка. В толстенном фотоальбоме есть групповые портреты случайных людей, и я выдумываю тысячи разных обстоятельств, чтобы свести их вместе. Я могу даже каждому из них сочинить биографию, одному за другим. Одинокая жизнь соткана из маленьких приключенческих фильмов с непредсказуемыми ходами и поворотами. Прежде чем позвонить той своей бывшей, я вслух проговариваю диалог, варьируя прилагательные по степени их искренности.

От безысходности выхожу на мороз, и ноги несут меня к небольшому зданию на заурядной улице в самом пустынном округе Парижа. Парадоксально, но только там мне удается думать о чем-то другом. По дороге покупаю бутылку перцовки, чтобы доставить удовольствие Жерому.

Мы делаем несколько красных, обжигающих глотков. Тристан смотрит фильм о ловле крупной рыбы и медленно уплывает на своем плоту в неведомые моря.

Я выглядываю наружу, в темноту. Доносится тихая музыка заснувших городов. Чтобы лучше ее слышать, облокачиваюсь о подоконник.

В лунном свете целый лес антенн и труб, тысячи крыш. Дворцы и лачуги соседствуют друг с другом, сами того не зная.

Я угадываю их — моих зрителей — повсюду: за стенами, под одеялами. Наверное, спящие имеют право на покой. Остальные — персонажи сериала, который возобновляется каждую ночь с незапамятных времен.