Тонино Бенаквиста - Сага

Что касается меня, то я веду переговоры с одним режиссером, который предложил мне поработать над его следующим фильмом. Его предыдущий, «Игорный дом», мне очень понравился, и перспектива писать для кино меня страшно соблазняет. Луи тоже подталкивает меня на эту дорожку.

— Кино — совсем другое приключение. Прекраснейшее из всех. Кино строит нашу память, а телевидение лишь фабрикует забвение. Нельзя работать для кино без веры, что создаешь прекраснейший в мире фильм. У этого занятия есть имя: любовь.

Солнце.

— А ты сам, Луи? Что будешь делать после «Саги»?

— Я опять понадобился Маэстро. Никогда не мог ему отказать.

Восемь вечера. Каждый четверг вечером я ищу убежища. Какого угодно, лишь бы забыть там, что сейчас восемнадцать миллионов человек уставились в одну точку. У меня дома укрыться невозможно, телефон беспрерывно звонит, как только появляются конечные титры. А отключить его я не могу, вдруг позвонит Шарлотта. В конторе еще хуже: братишки смываются к Уильяму и спускаются только ближе к ночи. Сегодня вечером я согласился поужинать с приятелями, которых не видел уже несколько месяцев. Семейная обстановка пойдет мне на пользу, за мной там будут ухаживать, кормить спагетти и поить красным вином, как это частенько бывало. Может, расскажут какие-нибудь новости о Шарлотте. Меня они о ней не расспрашивают. С ними я впервые чувствую себя одиноким.

— Пуншика для аппетита, Марко?

Чарли и Жюльетта хлопочут вокруг меня, словно я их сын, вернувшийся из армии. Я с удовольствием болтаю о погоде, о цвете портьер и об изысканном запахе карри, который доносится к нам из кухни. Приходят Беатриса и Огюст с шампанским. Объятия и поцелуи. Я уже давно не видел Беатрису. Она мне сообщает, что работает в магазине грампластинок. Огюст по-прежнему возит какого-то министра. Все говорят о своей работе, все, кроме меня, и возникает ощущение, будто я вернулся к цивилизации после долгого изгнания. Чарли жалуется на переполненные классы в его лицее, Жюльетта объясняет, что после распродажи шмоток у нее в магазине ее уже ноги не держат. Обожаю их, всех четверых! Мне безумно интересно все, о чем они говорят: о решениях ректора насчет коллежей Валь-де-Марны, о борьбе с кражами в крупных универмагах, о цене нового «сафрана» — меня интересует все. Я задаю вопросы, слушаю, иногда сочувствую, но ничего не пропускаю. Это настоящие люди с их настоящими буднями, мне плевать, банальны ли они, правдоподобны или реалистичны. Общаясь с ними, я и сам себе кажусь нормальным, я расслабляюсь, выпиваю пунша, который любезно ударяет мне в голову, и принимаюсь ворошить какие-то общие воспоминания, словно и Шарлотта тут с нами. Жюльетта наклоняется и протягивает мне чашечку с орехами акажу, и я не могу удержаться, чтобы не заглянуть к ней в декольте. Меня всегда к ней чуточку влекло. Обычно я воображал, что она была бы не против. Это наводит меня на мысль о Филиппе, приятеле Джонаса, который…

— Марко?

…А если Камилла влюбится в Менендеса? Тогда незачем будет устраивать ей эту встречу с Филиппом, тем более что Джонасу есть что скрывать от ФБР по поводу Филиппа.

— Э-э-э-э-э-э-э-э-э-эй… Марко… вернись на землю!

— Простите, — мямлю я, вытаскивая записную книжку. — Совершенно забыл поздравить отца с днем рождения, надо непременно записать, не то опять выскочит из головы.

Я знаю, что станет с Камиллой… Знаю! И мне непременно надо это записать!

Разговоры возобновляются. Беатриса хочет второго ребенка, Огюст колеблется, остальные пытаются его убедить. Второй ребенок… Вот она, настоящая жизнь! Бесповоротное решение, недели надежд, месяцы хлопот, невероятная подготовка, моральное и психологическое напряжение — без всего этого не обойтись, чтобы кого-то создать. И этот кто-то проживет в среднем лет семьдесят пять. И его жизнь, разумеется, будет всего лишь чередой мелких ритуальных шажков, и дурных, и хороших. Никакой невыносимой тайны, никакой лихорадочной и безысходной любви, ни вселенского героизма, ни фантастических приключений, только жизнь, прожитая день за днем. Вот ЭТО и есть создание персонажа. В единственном крике этого ребенка будет больше реальности, чем во всей несусветной чепухе, которую нагородило мое воображение.

— Скоро к столу, надо уложить малышей.

— Марко, хочешь этим заняться?

— Простите?

— Не каждый же вечер у нас сценарист в доме. Я уже не знаю, что им еще придумать, чтобы они заснули.

— Ну давай какую-нибудь коротенькую сказочку… Для тебя же это раз плюнуть.

Все четверо хохочут.

— Я не умею. С ребятишками у меня не очень-то…

Меня насильно затаскивают в детскую. Оказываюсь в потемках, на краешке кровати. Из-под одеяла торчат две белокурые головки с широко раскрытыми глазами.

— Ждем тебя к закускам, — шепчет Жюльетта, закрывая дверь.

Ловушка. Роюсь в памяти, выискивая смутные воспоминания о принцессах, поросятах и больших нехороших волках. И на ум ничего не приходит. Четыре больших глаза ждут. Лес? Замок? А это хоть что-то говорит нынешним детям? Со своими льняными кудряшками они похожи на ангелочков, которым ничего, кроме баю-бай, не надо. Как же. На самом деле это безжалостные машины для потрошения плюшевых игрушек, уже разогнавшиеся на японской электронике, чтобы влететь в третье тысячелетие. Принцессы никого уже не интересуют, кроме моей приятельницы Матильды. Но у меня, быть может, есть последний шанс надуть их, состряпав что-нибудь новенькое из старья. Причем не слишком напрягаясь, чтобы драгоценные пробки не перегорели. Я почти уверен, что «Основной инстинкт» эти малявки еще не видели.

— Жила-была в красивом замке на берегу моря одна прекрасная белокурая дама…

Как можно осторожнее закрываю дверь и бесшумно спускаюсь по ступенькам. Думаю, что выкрутился неплохо. Героиня Шерон Стоун стала у меня своего рода колдуньей, сводившей с ума всех, кто к ней приближался. Шило для колки льда превратилось в волшебный кинжал, а сыщик Майкла Дугласа — в доблестного рыцаря, одолевшего колдунью. В гостиной громкий разговор. Я честно заслужил свою тарелку с цыпленком карри и бокал красненького. Лестница скрипит, я иду на цыпочках, не хватало еще, чтобы мелюзга проснулась и мне пришлось бы рассказывать «Заводной апельсин». Похоже, там внизу изрядно веселятся.

— Наверное, кучу бабок огреб за этот сериал.

— А почему Шарлотта ушла, так никто и не знает?

— Выглядит он неважно.

Я резко застываю на ступеньке с поднятой ногой.

— Вы молодцы, что пригласили его вместе с нами.

— И как раз в четверг вечером.

— У меня это единственный свободный вечер, а знаете почему? Министр остается дома, чтобы не пропустить серию. Завтра утром будем обсуждать в машине.