Тонино Бенаквиста - Сага

Ждет секунду, скрестив руки на груди и меряя нас взглядом.

А из нас никто не проявляет ни малейшей реакции. Хоть мы и ошарашены. Сегюре этим почти удивлен.

Молчание.

Тристан, не просыпаясь, переворачивается на другой бок. Устраивается поудобнее.

Молчание.

— Ничего не хотите сказать?

Молчание.

— Даже вы, Луи?

— С тех пор как образовалась наша группа, вы почему-то убеждены, что я тут вроде заводилы, а трое других, наверняка робея перед моим огромным опытом, не осмеливаются и слова сказать. Чтобы доказать, насколько ошибочно такое мнение, я вам скажу, как мы поступим. Каждый из нас возьмет листок бумаги и напишет, что думает обо всем этом, — с ходу, без малейшей подготовки, чтобы избежать любого влияния.

Сегюре, немного подрастеряв свою надменность, садится.

Меньше чем за три минуты сочинения готовы. Сегюре читает их с какой-то адской медлительностью.

Мсье Сегюре, у вас есть сорок восемь часов, чтобы нанять в Париже десять лучших сценаристов. Подпишите с ними сказочный договор и прикажите не опускаться ниже бог знает какого пункта вашего рейтинга. Буду перед телевизором каждый четверг вечером до 21 июня.

Не режь курицу, которая несет золотые яйца, чувак. Уволь нас, и через две серии тебя самого вышибут.

Прошу принять настоящим мое заявление об уходе.

Я очень дружу с одной домохозяйкой из Вара, она обожает сериал таким, какой он есть. Неужели вас не учили, что рискованно менять выигрывающую команду? В Национальной школе администрации даже уборщики об этом знают.

Он встает без единого слова. С достоинством. Надевает пальто. Смотрит на нас, прежде чем уйти.

— Когда вы пришли сюда в первый раз, вы были всего лишь четверкой неудачников и ради этой работы готовы были башмаки мне лизать. Никогда не забывайте, что это я дал вам ваш последний шанс. Последний.

После обеда я предложил остальным просмотреть вчерашнюю серию. Просто так, любопытства ради. Еще не совсем отойдя от визита Сегюре, они соглашаются.

Уже ни у кого нет охоты зубоскалить, как прежде, при виде актеров сериала. Даже какая-то торжественность витает в воздухе, словно мы признаемся наконец в своих чувствах к тем, кого никогда не упускали случая уколоть. Быть может, это мой первый настоящий взгляд на «Сагу». На протяжении полутора часов меня не покидает ощущение, что я двигаюсь вместе с ней, что история этих персонажей идет своим чередом и ее конец неминуем. Я осознаю, что у Уолтера действительно рак, мне понадобилось увидеть это на экране, чтобы получить доказательство, что это сработало. Актер отбросил его рок-н-ролльные замашки и играет теперь просто типа, который боится результатов обследования. Врач все темнит, уходит от прямого ответа, а Уолтеру нужна лишь одна голая фраза, одна-единственная. Он мне очень нравится в этот момент. Когда ему объявляют, что у него рак легких, он вяло выходит на улицу. Смотрит на прохожих. Обыкновенных прохожих. Режиссер нарочно снял случайных, ничего не подозревающих людей на улице. У одного из них Уолтер просит закурить. Смотрит на сигарету так, словно впервые взял в руки. И это действительно впервые. Делает затяжку и заходится кашлем, словно мальчишка. Потом делает другую, еле заметно усмехаясь. Ему незачем что-либо говорить, на его лице и без того читается нечто вроде: «Не так уж плохо, сам не знаю, почему так долго лишал себя этого». Вернувшись домой, он встречает Фреда, который обещает ему найти радикальное средство от рака. Это будет его новый крестовый поход.

В соседней комнате Милдред и Существо сжимают друг друга в объятиях. Тут тоже все практически без слов. Впрочем, Существо и не знает больше двух. Он по-прежнему голый, она все так же прелестна. Он спускает рукав ее футболки, оголяя обожженную кожу, и утыкается туда лицом. Она читает вслух стихотворение какой-то американской поэтессы, он, разумеется, ничего не понимает. Он пьет — скорее, лакает — воду из стакана. Она поглаживает свой начинающий округляться живот. Наверное, я в жизни не видел большего слияния. В комнате аж душно от такой густоты любви, и я не понимаю, как этого добились. Наверняка дело тут в чем-то зыбком, в чем-то среднем между ностальгией и надеждой, в том, что Матильда давно носила в себе, а режиссер сумел втолковать актерам. И эта странная алхимия бумерангом возвращается к нам с экрана прямо в лицо. Старик останавливает кассету и спрашивает Матильду, не стоит ли произвести ребенка на свет к 21 июня.

— В этой области у меня опыта маловато, но почему бы и нет?

— Сегюре бы так обрадовался.

— Иногда я с трудом понимаю, почему именно эта парочка всем так нравится, я ведь создала столько других. Одна студентка хочет посвятить им свой диплом по психологии. Задает мне какие-то невероятные вопросы о взаимопроникновении разумности и дикарства, о потерянном рае, о бремени телесности, о естественном состоянии и рассудочном сексе. Я отвечаю, что за ответом незачем ходить так далеко, сначала я хотела всего лишь предложить современную версию «Красавицы и Чудовища», где было бы непонятно, кто есть кто. Но это ее сильно разочаровало. Я все же попыталась растолковать ей, что всю свою прошлую жизнь рассказывала историю встречи мужчины и женщины, которые в конце концов ложатся в постель, но сначала изводят друг друга и находят для себя кучу социальных преград и запретов. Милдред и Существо — как раз и есть уникальный случай отбросить к чертям всякую психологию. Если приглядеться внимательней, их история — о молниеносном, полнейшем и нерасторжимом симбиозе. В старости я оглянусь назад и скажу: да, во всем, что я написала, мне удалось лишь один-единственный раз на сто процентов приблизиться к чистой любви.

Изображение на экране опять ожило. Камилла становится все очаровательней. С тех пор как из сериала исчезла Мари, именно она стала объектом всеобщего вожделения. Наверняка это Сегюре подталкивает ее в ту сторону. Сегодня девица, что играет ее роль, позирует для дамских журналов и делится секретами своей красоты. Успокаивает журналистов: «Нет, Камилла не покончит с собой». На экране она сейчас в пиано-баре роскошного отеля вместе с Педро Уайтом Менендесом, кафкианским террористом. Пользуется моментом, когда Педро отдает по телефону какие-то приказы, чтобы поправить микрофон, который Джонас прикрепил ей между грудей. Для нее Менендес — крупный экспортер сигар. Она для него — шикарная девочка по вызову. Они мило болтают, потягивая коктейли, когда Менендес вдруг спрашивает ее ни с того ни с сего, приходилось ли ей уже видеть смерть.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Ответьте.

— Никогда не видела.

— Даже смерть дедушки или как кого-нибудь сбило машиной на улице?