Тонино Бенаквиста - Сага

Оказывается, воскрешение Мари уже началось.

Чем все это закончится?

Продолжая висеть на телефоне, Старик просит Жерома принести какую-то папку из помещения «Примы», с единственной целью услать его подальше. Матильда, похоже, сообразила, ради чего: Лина с другого конца света жалуется на неимоверные трудности в поисках Дюны. Но Луи и слышать ничего не хочет.

— Никаких шрпланкпек, черт побери! Нужна североамериканская индианка!.. Да, с медным отливом…

Прикрыв трубку ладонью, сообщает, что Лина выследила одну потрясающую девицу из племени шейенов, но та не знает японского.

— Исключено, — говорит Матильда.

— Совершенно исключено! — орет Старик в трубку. — Скажи своим подручным, чтоб пошевеливались, она нам нужна уже на следующей неделе!

Поздно вечером мы с Жеромом устраиваемся перед экраном, чтобы посмотреть «После работы» Мартина Скорсезе. Посыльный из ресторана притащил нам всякую вкуснятину, и я уже откупорил винишко, купленное втридорога из-за ночного времени. Но когда мы уже собрались предаться своему незамысловатому счастью, заметили в коридоре чью-то тень. В такой час это может быть только актер.

Делаю ему знак входить, но он лишь робко просовывает голову в дверь. Сразу же его узнаю, хотя имени не могу вспомнить, так что предпочитаю называть Уолтером.

— Мне сказали, что…

— Да, это здесь.

Он держится не так прямо, как на том празднике, где вовсю распускал хвост. И одет скромнее, и глазами не ищет в зеркале отражение своей умопомрачительной карьеры. Мы-то знаем, почему он здесь, это ему невдомек, что мы об этом знаем, но, в конце концов, наше ремесло в том и состоит, чтобы раньше всех остальных знать, что у людей в голове. Я не такой садист, как Жером, и предлагаю ему стул, стаканчик вина, улыбку. Он согласен на все.

— Две последние серии я живу на искусственном дыхании. Друзья звонят, все спрашивают, не стало ли мне лучше. У жены депрессия началась. Мое лицо должно было стать фирменным знаком одной звукозаписывающей компании, но тут они мне объявили, что не могут подписать такой контракт с коматозником. Дети дома пристают, встану я с этой больничной койки или умру. Прохожие на улице при виде меня чуть не крестятся.

Я испытываю некоторое смущение, но Жером с трудом скрывает мурашки восторга. На прошлой неделе мы забавлялись, отвечая на прустовскую анкету для одного журнала. На вопрос «Какой недостаток вы считаете наиболее извинительным?» Жером ответил: «Злопамятность».

— Но все это еще пустяки, — продолжает Уолтер. — Что меня пугает по-настоящему, так это странный персонаж, появившийся в семидесятой серии, который грозится перекрыть подачу кислорода.

Идея Луи. Но Жером захотел сам описать этого злодея.

— Я пришел не для того, чтобы лицемерить. Я здесь для того, чтобы умолять — другого слова у меня нет.

Сам Лоуренс Оливье не сыграл бы такой страх. Никакой дрожи, никакого пота, но голос замогильный, а от этого пустого взгляда бежать хочется. Внутренний страх, в духе Actor’s Studio. Даже Мистера Мстителя проняло.

— Может, этот тип и не собирается ничего перерезать, — говорит он. — Не доводите себя до такого состояния.

— Вас бы на мое место! Кислородная маска на лице, вынужденная немота… Полнейшее бессилие! Если уберете этого типа, я сделаю все, что хотите! Все!

С одного взгляда понимаю, что Жером на него больше не злится. Стоит только искренне покаяться, и он первым готов все забыть. Не спеша провожает Уолтера к двери.

— Успокойте свою семью, мы навсегда прогоним этого мерзкого человечишку. Считайте, что опасность уже миновала. И кто знает, может, вы выйдете из комы раньше, чем предполагалось.

— Вы думаете?

— Мы способны на чудеса.

— Спасибо! От имени всех моих родных!

Мы видим, как он выходит из здания в черную ночь. Жером ничего не хочет добавить, я тоже. Разливаю вино по стаканам, он включает кассету.

— Что у вас за похоронный вид?..

Старик вырывает письмо из рук Жерома.

Старая мразь!

Отправишься в могилу за этой паскудой. И ты, и ее тупица-муженек, этот актеришка дерьмовый, которого я заставлю сыграть его лучшую театральную роль. Надо было этой суке, Лизе, слушаться меня, пока было не поздно. Ее я прикончил, прикончу и вас обоих. Лиза была моя.

Сегодня утром, не обратив внимания на адрес, я вскрыл письмо, предназначавшееся Луи. Он довольно долго глядит на строчки. Его небрежной ухмылке никто не верит.

— Надо показать полиции, Луи.

— Они опять начнут часами меня допрашивать. И без всякого толку. Я такое уже не в первый раз получаю.

Письмо отпечатано на лазерном принтере, таких тысячи, а текст сам по себе ничего нового им не даст.

— Вам угрожают смертью, — говорит Матильда. — Луи, доставьте мне удовольствие — немедленно, без споров, отправляйтесь в комиссариат.

— У засранца, который это написал, ничего общего ни со мной, ни со смертью Лизы. Какой-то начитавшийся газет сумасшедший. Вам не кажется странным, что он объявился, как раз когда «Сага» приобрела успех?

— Похоже, он неплохо осведомлен.

— Все из-за этого кретина-актера, который направо и налево раздает интервью.

Луи никогда не называет его по имени, всегда говорит просто «актер». Если бы Лизу у него увел наемный убийца, бухгалтер или мануальный терапевт, он и то не проявлял бы такого презрения. Когда Матильда вконец допекает его своими уговорами пойти в полицию, он раздраженно уходит с письмом в одной руке и плащом в другой. Мы в тягостном молчании возвращаемся к работе, словно на нас только что внезапно обрушился реальный мир. Покуда мы прячемся за крепостными стенами вымысла, в инобытии, где непререкаемо царим, этот реальный мир кажется нам таким далеким. И таким диким. Он не подчиняется никакой логике, никаким законам драматического развития. С точки зрения правдоподобия реальность не достойна ни малейшего доверия, но никто не прилагает усилий, чтобы как-нибудь это исправить. Для того чтобы выдумать нашу грядущую историю, наверняка придется привлечь сценаристов.

Хотя…

Учитывая, что я сейчас способен родить, наш бедный мир еще скорее повергнется в хаос. Я уже сам не знаю, с чем граничит моя писанина — с абсурдом или с бредом. Матильда и Жером порой задумываются, в своем ли я уме. Зато Старику страшно нравится все, что я делаю. Он считает, что «Сага» должна нестись вперед все смелее и смелее, не боясь свирепых бурь, чтобы одним июньским вечером доплыть до своей гавани. Если у сериала нет других пределов, кроме пределов моего воображения, то я злорадно отодвигаю их все дальше и дальше, опасаясь, как бы они не преградили мне путь. В трех последних сериях у меня появляется и говорит Бог, я воссоздаю канувшую в небытие героиню и всерьез подумываю устроить высадку инопланетян. Но не маленьких зелененьких человечков с большими глазами и антенками на голове, а существ вполне земного облика, ничуть не более чудовищных, чем человек с улицы. Мои пришельцы будут снисходительны и слишком человечны. Старик находит мою задумку заносчивой и даже рискованной. Но, как и всегда, подбадривает меня на этом пути. «У нас никогда уже не будет такой свободы», — твердит он неустанно.