Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

Я думала, обвинение постесняется выдвинуть доказательством то, о чем в шутку говорил Михаил Жанович – что апельсин, как и лимон, есть фрукт цитрусовый, а лимон – это жаргонное словечко, обозначающее миллион. Нет, не постеснялись. Добавили при этом, что понимался, конечно, не миллион в рублях, ибо чиновник такого ранга в рублях взяток не берет.

Михаил Жанович и Аня Емчик отбивались, как могли.

Во-первых, говорили они, если кто-то скажет собеседнику по телефону, что вчера пересмотрел фильм «Семь самураев» или «Одиннадцать друзей Оушена», это не значит, что он выпрашивает семь или одиннадцать миллионов. Во-вторых, опера названа была отнюдь не формально, три месяца назад подзащитный ее действительно слушал, а то, что ее сейчас нет в репертуаре театра, он знать не обязан. В-третьих, словом «параметры» в таких случаях часто обозначаются деньги, следовательно, мы видим откровенное предложение взятки со стороны господина Сулягина, а не вымогательство со стороны подзащитного. Характерно, что подзащитный тут же увел разговор в сторону, давая понять, что тема взятки ему неприятна. В-четвертых, утверждение об интонационных намеках – чистый волюнтаризм экспертов. Подзащитный весь разговор провел в бодром шутливом тоне, никакого двойного смысла в слове «обеспечь» нет, это легко может доказать независимая экспертиза.

– Но даже и без экспертизы понятно, – говорил Михаил Жанович, – что это слово, стоящее в конце предложения, предполагает ударение! Цитирую: «Нашел девушку – найди водички, обеспечь ее». По форме это – изречение в виде морали, а мораль всегда концентрируется в конце, и ее подчеркивают! Все предыдущие слова в этой конструкции – как разгон на трамплине, – упражнялся Михаил Жанович в красноречии, – а «обеспечь» – синтаксический естественный прыжок! Это усиление сказанного, подчеркивание. Если сторона обвинения не согласна, я предлагаю уважаемому господину обвинителю попробовать произнести это предложение так, чтобы слово «обеспечь» было не ударным. Вряд ли он согласится, конечно, тогда я попрошу всех присутствующих мысленно сделать это!

В этом месте судья сделал Михаилу Жановичу замечание.

В-пятых, продолжала Аня Емчик, сменив утомившегося Михаила Жановича, замена в конце разговора Сулягиным темы оперы темой фактических апельсинов, фруктов, выглядит провокацией. Сулягин подсовывал подзащитному то, что тот вовсе не имел в виду. В-шестых, наивно и смехотворно выглядит попытка узреть аналогию апельсина и лимона. Жаргонное слово «лимон» вышло из употребления еще в девяностые, оно заменено словом «лям», сначала так стали говорить молодые люди, но сейчас такое время, что старшие подражают младшим, а не наоборот. Следовательно, если слово «лимон» уже не обозначает «миллион», то нет смысла намекать на него. В-седьмых, уважаемым лингвистам следует срочно поступить на курсы лингвистики. Там им скажут, что слово «давай», произносимое при прощании, синонимично выражениям «пока», «до свидания», «будь здоров», никакого другого смысла тут не просматривается при всем желании, даже если желание очень сильное.

И так далее.

Аня Емчик каждый вечер звонила мне и подробно рассказывала то, что я и так знала. А маме звонил Михаил Жанович.

Мы с мамой по-прежнему жили отдельно. Перезванивались, но все сводилось к вопросам «как ты?» – «нормально, а как ты?» О суде, о папе – не говорили. Зарину не вспоминали. Если бы мы встретились, разговор неизбежно свернул бы на прошлое мамы и папы, учитывая вскрывшиеся обстоятельства. Я не хотела знать этих подробностей. Не того боялась, что не выдержу и начну что-то спрашивать, опасалась, что мама сама начнет рассказывать. И в порыве откровенности признается, к примеру, что у нее давно есть друг, кавалер, любовник, хахаль, бойфренд, поклонник, ухажер, воздыхатель…

Вся страна посмеивалась над этим судом, над нелепостью доказательств и аргументов обвинения, над судьей Рукосуйко. Я видела этого судью во фрагменте трансляции – довольно молодой, с ничего не выражающим взглядом ящерицы. Он и головой поводил направо и налево, как ящерица, глядя не на говорящего, а в его сторону. Так смотрят многие представители животного мира – наблюдая за одним объектом, они держат в поле зрения и другие. На всякий случай. Вспомнилась фасеточная Марголина, смотревшая так же.

Рукосуйко демонстрировал беспристрастность и объективность, но было заметно, как он, слушая доводы обвинения, вдумчиво вникает, и как на глазах тупеет, ничего не понимая, когда слушает доводы защиты.

Но всей стране, в том числе и мне, было ясно и другое: да, операция была разработана, деньги подсунуты, однако папа мой их взял. Взял сумку с якобы апельсинами, даже не заглянув нее. Не удивившись, что апельсинами совсем не пахнет. Он взял ее. И, возможно, упоминанием про оперу он действительно намекал на деньги. А может, и не намекал. Ни суд, ни население не волновало, осознанно ли брал ли чиновник взятку в этот раз. Главное – брал раньше. Перечень объектов недвижимости, ценных вещей и денег на счетах подтверждал это. Список имущества читали полдня, читали со сладострастием.

Михаил Жанович оказался прав и в том, что Сулягин на заседания не являлся. Некогда ему было, отсутствовал он. Либеральные СМИ после трех-четырех неявок в один голос злорадно запели: вот такое у нас равенство перед законом – всех на суд тащат за шкирку, на одного Сулягина нет управы! Лишь под финал было объявлено, что он наконец прибудет. Прокурор потребовал, чтобы заседание было закрытым в целях сбережения коммерческой тайны, которая может выявиться в ходе допроса. Адвокаты Сулягина присоединились к ходатайству. Михаил Жанович и Аня Емчик возражали: никаких тайн никто выведывать не собирается, это раз, до этого приглашались и чиновники, и бизнесмены, владеющие тоже еще какими коммерческими тайнами, и никто заседаний не закрывал, это два, и закрытие означает то, что позиция Сулягина заведомо ущербна в глазах наших граждан, журналистов и прочих честных людей, это три. Судья Рукосуйко спокойно выслушал обе стороны и согласился с прокурором, не трудясь объяснить причины такого решения.

Всех удалили из зала суда, никто из посторонних не услышал и не увидел, что и как говорил Сулягин. Как он смотрел на моего папу, если смотрел. Как папа смотрел на него, а он-то наверняка смотрел. И я очень жалела, что меня не было там в это время. Но я поклялась себе, что наверстаю. Я еще посмотрю на Сулягина прямым взглядом, я еще задам ему кое-какие вопросы.

В точности по прогнозу Михаила Жановича прокурор запросил десять лет строгого режима, судья дал восемь. Сумму штрафа прокурор обозначил чуть меньшую – семьсот миллионов. Справедливый судья снизил до четырехсот.