Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

– Ладно, – согласилась Зарина. – Но у меня только полчаса.

– Успеем!

И действительно, в полчаса все было решено. Михаил Жанович потом хвастал: сумму он сократил втрое, оговорил, что она целиком будет положена на особый счет, с которого деньги ежемесячно будут отчисляться Зарине. Если Зарине захочется вдруг опять шантажировать, выплаты тут же прекратятся. Она поторговалась, даже поплакала, порывалась уйти и отправиться в прокуратуру или в суд, но в результате на все согласилась и подписала необходимые бумаги. Таким образом Михаил Жанович сохранил нашей семье полмиллиона и не удивится, если его находчивость и труды будут скромно вознаграждены. Именно так витиевато он выразился.

А я эти полчаса, пока мы ждали, не говорила ни с мамой, ни с Аней Емчик, я села рядом с Майей, и она научила меня играть в игру, где мохнатый желтый шарик скакал по плиткам, которые осыпались. У нее получилось удивительно ловко, пальцы так и мелькали, а я тормозила, задерживалась на плитках больше, чем нужно, проваливалась вниз.

– Тебе пальцы мешают, – оправдывала меня Майя. – У тебя большие. А у меня маленькие, мне удобнее.

– Ловкая ты. Скоро до конца дойдешь!

– Без проблем! – ответила она.

Так, наверное, любит говорить ее мама.

Звук «р» прозвучал у нее крепко, рассыпчато, как несколько «р» сразу. А я вот до шести лет не выговаривала, с логопедом занималась, не помогало, а потом само выговорилось. Легкое грассирование осталось, это нравилось и мне, и всем окружающим. Правда, папа переживал, сам пытался меня учить, но потом принял это как симпатичное своеобразие и успокоился. Иногда я грассировала чуть больше, чем обычно, – чтобы больше нравиться.

Мне хорошо было с Майей. Если бы мы с ней остались одни, я бы все ей рассказала. То, что не обсуждала ни с кем. Я, кстати, в это время убила все свои аккаунты в соцсетях и не заглядывала в блоги друзей (по большей части друзей виртуальных), никому не звонила, ни с кем ничего не обсуждала. Несколько раз звонили Яса и Миша Зборович, я не отвечала. Мне не обсуждать надо было и не выслушивать утешения, мне надо было выговориться, и с Майей это было бы возможно. Она бы ничего не поняла, но это как раз и хорошо – сочувствие без понимания.

11.

И был суд.

Заседания проводились в открытом режиме, с журналистами и публикой.

Журналисты и публика занимали очередь к дверям суда с ночи, потому что мест в зале был намного меньше, чем желающих. Не попавшие толпились в коридоре или на улице.

Нас с мамой не было там. Папа попросил, чтобы не приходили, Михаил Жанович и Аня Емчик его поддержали.

– Ясно, – сказала мама. – Чтобы судья на нас не смотрел и не думал: вот она, цена вопроса! Вот из-за кого ты на это пошел! Хорошо, чем больше дам тебе срок, тем дольше ты этих красоток не увидишь, скотина!

Михаил Жанович огорчился таким непониманием сути дела:

– Ирочка, я тебя умоляю, это абсолютно и совершенно ни при чем! Для судьи… Кстати, знаешь, как его фамилия?

– Нет.

– Рукосуйко! Нарочно не придумаешь! Так вот, для этого Рукосуйки все давно решено, вернее, за него решили! И на это решение ничто не повлияет, у него приговор уже написан!

– Может, даже знаете, что в нем?

– Не знаю, но предполагаю с большой долей вероятности! Прокурор, скорее всего, попросит десять лет строгого режима и примерно восемьсот миллионов рублей штрафа. Судья присудит восемь лет и сбавит сумму до полумиллиарда. Девочки мои, Олег просит вас не присутствовать не потому, что это на что-то повлияет, он не хочет, чтобы вы страдали! И слушать все это неприятно, и глазеть на вас будут, и с вопросами лезть!

– А Сулягин будет на суде? – спросила я.

– Вызовут в обязательном порядке. Но вряд ли он явится.

– Разве так можно?

– Легко. Болеет, уехал в командировку, улетел отдыхать.

– Но он же главный свидетель! И участник! Он же ему эту сумку с апельсинами давал!

– Да, и что? Вот поэтому и лучше, если вас не будет. Чтобы не начали возмущаться и задавать ненужные вопросы. Чтобы судью лишний раз не дразнить.

– Но вы-то будете дразнить? – спросила мама.

– А как же! Это – наша работа!

Я следила за ходом процесса через интернет. Иногда включала телевизор. Там все было ожидаемо – наше независимое, но государственное телевидение с самого начала всеми своими каналами было на стороне обвинения. То и дело проводились ток-шоу о вреде коррупции и взяточничества. Самыми жаркими обличителями мздоимства там были, конечно, матерые коррупционеры и взяточники. Спектакль, в котором у каждого своя роль.

И на суде был спектакль.

Предъявили запись телефонного разговора. Сулягин звонил моему папе из Перми, сказал, что хочет по возвращении прийти и обсудить важный вопрос. «Наш вопрос», сказал он. Попросил, чтобы папа заранее обозначил какие-то параметры. А папа посоветовал сходить в местный театр оперы и балета, который славится на всю страну, вспомнил, как недавно слушал «Любовь к трем апельсинам» в театре Станиславского. Вот приедешь, сказал папа, давай вместе сходим, приобщишься к высокой культуре. Сулягин ответил, что он не против высокой культуры, но оперу не любит, потому что не понимает, о чем поют, а он любит знать содержание. Папа, наверное, был в хорошем настроении, он просветил Сулягина, пересказал ему содержание. Сулягин сказал, что это, конечно, интересно, но ему живые апельсины нравятся. Кстати, его жене исторические родственники присылают с исторической Родины, из Средней Азии, он может привезти в подарок. Папа сказал: «Ладно, давай» – и на этом разговор кончился.

Этот диалог подвергли психолингвистической экспертизе и обсуждали три дня. Обвинение видело в нем прямые доказательства. Во-первых, ясно прозвучала цифра три. Во-вторых, приглашение на оперу было формальным: в ближайшем репертуаре театра Станиславского и Немировича-Данченко «Любовь к трем апельсинам» не значилось, следовательно, обвиняемый звал на несуществующее мероприятие, давая этим понять, что имеет в виду нечто другое. В-третьих, разговор про оперу начат сразу же после просьбы Сулягина обозначить параметры. Уточним, рассуждало обвинение, что под параметрами Сулягин имел в виду временной отрезок, за который мог быть решен вопрос, но подсудимый понял это как пожелание назвать точную сумму. И назвал. В-четвертых, в словах подсудимого содержатся интонационные акценты и ударения, указывающие на конкретный подтекст. В частности, закончив пересказ содержания, он произнес следующую фразу: «Нашел девушку – найди водички, обеспечь ее». В ней четко слышен нажим на слове «обеспечь», на его настоящий смысл, имеющий отношение не к девушке, а сами понимаете, к чему. В-пятых, Сулягин конкретизировал тему апельсинов, желая убедиться, что речь не об опере, и получил фактически утвердительный ответ. «Ладно, давай» – прямое требование мзды.