Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

И четвертый вариант – заплакать. Заплакать, зашмыгать носом. И всем станет стыдно.

Но, пока я это все обдумывала, сам по себе возник и пятый вариант. Я же не застыла, я покачивала головой, чуть приподняв плечи, словно говоря: мама дорогая, какую только чушь не говорят люди!

И этого оказалось достаточно. Черновласка ничего больше не сказала, никто больше ничего не сказал.

Тут вернулась Гусева. С нею пришла женщина постарше. Начальница или более опытная работница. На бейджике у нее значилось: «Елена Николаевна Уткина». Честное слово, Уткина. Мне в это время везло на такие совпадения. Или раньше я их не замечала. Гусева села за стол, Уткина встала за ее спиной. Гусева показывала ей документы. На меня они не смотрели. Наконец Уткина обратилась ко мне:

– Вы знаете, что вам все документы менять надо будет? Учитесь, работаете?

– Учусь. В вузе.

– Значит, билет студенческий, пропуска всякие, зачетную книжку. А еще медицинский полис, все страховки, загранпаспорт, водительские права, ИНН, кредитные карты, документы, связанные с собственностью, у вас есть недвижимость?

– Да.

– Ну вот.

– Что?

– Ничего, предупреждаю.

– Спасибо. Заявление принимаете?

– Формально все в порядке, – негромко говорит Гусева Уткиной. – Но не однозначно как-то. Учитывая вот это, – она кивает на монитор компьютера.

– Нас не касается, – так же тихо отвечает Уткина. – Постой, а это что?

Она что-то замечает в тексте заявления, подчеркивает тыльной стороной ручки. Гусева смотрит, не понимает, Уткина объясняет, я не могу расслышать.

– А! Точно! – Гусева берет листок с заявлением и показывает мне. – Вот тут у вас: поменять на фамилию матери – Трофимова. Это ее фамилия?

– А чья же?

– Я имею в виду – фамилия теперешняя или девичья?

– Девичья.

– Тогда надо указать, что девичья.

– Переписать заявление?

– Да, пожалуйста, – говорит Уткина. – После этого примем, рассмотрение в течение месяца.

Голос ее абсолютно деловой, без интонации, но мне почему-то чудится в нем затаенное злорадство. Пишите, девушка, пишите, мы примем ваше заявление, но не факт, что удовлетворим.

Я беру папку с документами, отхожу, сажусь в углу за столик, начинаю переписывать. Столик неудобный, журнальный, низкий, приходится скрючиваться над ним. За другим столиком сидят старик со старухой, она медленно пишет, произнося слова вслух, старик сердится:

– Не так надо!

– А как?

– Спроси!

– Сам спроси!

– Вот ты… Тебе же объясняли!

– И тебе объясняли!

– Я забыл!

– И я забыла!

Я начинаю переписывать. Пишу и думаю, что ведь, в самом деле, придется обойти кучу инстанций. И везде кланяться перед окошками, крючиться над столами, писать и переписывать, потратить кучу времени…

И я ушла, скомкав и бросив недописанное заявление в корзину.

10.

Все катилось весенним снежным комом, на который налипают прелые листья, ветки и грязь.

Появилась девушка Зарина, та самая, которая родила папе дочь. Мама позвонила, коротко рассказала о ней, спросила, хочу ли я ее видеть.

– Нет! – автоматически ответила я. Даже с возмущением ответила: как можно мне это предлагать?! Но тут же, после очень короткой паузы, сама себе возразила: – Да, конечно, хочу!

– Я могла бы и не говорить тебе о ней, но было бы нечестно, – сказала мама, и я услышала в ее голосе то, что все чаще слышала в это время. Двойственность. Не ложь, но лукавство. Да, было бы нечестно. Но есть причина проще – пусть эта самозванка увидит, что имеется законная наследница. И еще одна причина – желание с кем-то разделить этот позор, эту горечь. И еще одна причина, самая простая – я рано или поздно все равно узнаю.

Я приехала в офис Михаила Жановича, сотрудница проводила меня в его кабинет, просторный, уставленный дорогой мебелью, в центре внушительный письменный стол, крытый зеленым сукном. Все намекает на солидность хозяина кабинета, на то, что услуги его стоят дорого.

Там были мама и Аня Емчик. О чем-то, наверно, уже переговорили. При мне продолжать не стали, Михаил Жанович налил мне чаю, поставил вазочку с конфетами.

– Попей, и минут через десять пойдем к нашей мамаше.

– Она уже тут?

– Почти час парится.

– Раньше приехала?

– Я так назначил. Ожидание, Ксюша, сбивает с толку, расслабляет, – объяснял Михаил Жанович. – Человек ведь перед встречей всегда репетирует. Щас как войду, щас как им все скажу! Входит – а никого. Азарт помаленьку тухнет. А главное, все ведь готовят слова какие-то. Все обдумано и, так сказать, утверждено. А когда ждешь, начинаешь сомневаться, искать другие варианты, путаться, что нам и нужно.

– Мягкая деморализация, – формулирует Аня Емчик, и Михаил Жанович кивает, одобряя ее, как одобряет учитель ученицу-отличницу. Ане Емчик приятно, она улыбается.

– Тогда и я чаю выпью, – говорит мама.

И пьет не спеша, долго, при этом наверняка ей не терпится увидеть ту, которая родила ее мужу ребенка. Она сама не могла родить, эта родила. Убить ее мало. Убить, а ребенка отобрать, думала я мыслями мамы.

Наконец мы прошли в переговорную комнату. Не все сразу, Михаил Жанович оговорил ритуал: сперва пойдет Аня Емчик, через пять минут он сам, еще через пару минут мама, а потом уже я.

Настала моя очередь, я вошла. Безликая комната – стол, кресла и диван, кулер с водой. Если кабинет Михаила Жанович свидетельствовал о том, что здесь за услуги берут дорого, то эта комната давала понять, что лишнего с Михаила Жановича и его клиентов не возьмешь.

Михаил Жанович, Аня Емчик и мама сидели и молчали. Зарина стояла у окна, скрестив руки. Скулы, разрез глаз были у нее почти монгольские, но славянского в лице сказалось больше. Выделялись сине-зеленые глаза при черных волосах. И фигура тонкая, стройная. На диване лежит белый меховой жакет. Должно быть, эффектно на ней смотрится. Это вообще ключевое слово для нее – эффектно. Эффектное черное облегающее платье чуть ниже колен, с вырезом по одной ноге, черные сапоги на позолоченных шпильках, тонкая золотая цепочка с крошечным камешком. Пусть крошечный, но брильянт.

Зарина была красива, но красива так, как сотни и тысячи публичных девушек. Публичных – не имеется в виду продажных, а тех, кто существует на публике и для публики, все эти телеведущие, солистки и участницы девичьих групп, модели, подружки богачей и знаменитостей. Она казалась безукоризненной, отфотошопленной, но не на фотографии, а в жизни.

А пятилетняя ее дочка сидела на диване, выставив ножки вперед, и играла в телефон. Она взяла у матери всю ее монголоидную кровь, была черненькая, круглощекая и узкоглазая. От папы – ничего.

– Теперь все? – спросила Зарина, когда я вошла. – Или еще кого-то ждем?

Она обращалась к Михаилу Жановичу, принимая его не только за старшего, но и главного. Что ж, Михаил Жанович умеет показать себя старшим и главным в любом обществе.